Мне жаль, если я обидела вас.
– Никто не может занять место твоей матери, Урсула. Твой отец знал об этом. Мы с ним никогда не заговаривали о браке. Я ни на что не претендую, но я любила его – и до сих пор люблю, – и верю, что он тоже любил меня. Теперь я тоже считаю эту ферму своим домом.
Я промолчала. Папе следовало включить Лизу в свое завещание, чтобы я знала, чего он от меня хочет.
Если бы отцы могли предусмотреть все, о чем их детям захочется узнать, услышать. “Дорогая дочь, здесь ты найдешь необходимые инструкции, которые я давно собирался передать тебе. Я также предусмотрел все ситуации, которые нам не удалось с тобой обсудить. Так что ты можешь жить дальше и не будешь больше сожалеть о том, что нам не удалось поговорить хотя бы еще один раз”.
Лиза с тревогой смотрела на меня.
– Томас так и не смог простить себя за то, что случилось с твоей матерью. Я не заняла ее место. Она была всегда здесь, с нами. Я знала это.
Я села на качели, висящие на крыльце, Лиза пристроилась рядом.
– Твой отец так любил тебя. Он понимал твои чувства.
– Я не могла изменить его. И мне не следовало даже пытаться. Если вы можете любить человека только после того, как он изменится в соответствии с вашими вкусами, то зачем вы вообще полюбили его?
– Этот вопрос всегда задаешь себе, правда? – Лиза запнулась. – Когда я встретила Томаса, я сразу поняла, что он честен с самим собой. Ни показной доброты, ни фальшивой гордости. Хочешь верь, хочешь нет, но он был самой чистой душой, которую мне довелось увидеть. Я так долго находилась рядом с огнем, что теперь боюсь и небольших ожогов. У меня есть свои шрамы. – На ее милом лице пролегли жесткие складки. – Томас был единственным мужчиной, который не оставлял после себя уродливые отметины.
– Ваш дом здесь, Лиза. И так будет всегда. Я уверена, что папа хотел именно этого. И я тоже этого хочу.
Слезы потекли по ее лицу. Она вытерла их и уставилась прямо перед собой, оперевшись руками о колени.
– Я должна рассказать тебе правду о себе.
– В этом нет никакой необходимости…
– Я приехала из Нового Орлеана. В молодости я развлекала гостей на вечеринках и принимала наркотики. Никто не назвал бы меня тогда хорошим человеком. Дважды я выходила замуж, и оба раза за богатых мужчин, которые плохо со мной обращались. И я позволяла им это. От второго мужа я родила ребенка, но во время беременности я пила и принимала наркотики, поэтому ребенок умер вскоре после рождения. Это изменило меня. Я бросила все. Даже имя изменила. Я пыталась стать другой.
После паузы я все же спросила:
– Как давно это было?
– Десять лет назад.
– А мой отец знал о вашем прошлом?
– Да, я ничего от него не скрыла. Томас сказал… – голос Лизы дрогнул и сорвался, – он сказал, что этот слой на холсте моей жизни я давно уже закрасила новыми красками. “Пережитое сделало тебя такой, какая ты сейчас, – эти слова я никогда не забуду, – и такую я тебя люблю”. – Лиза замялась. – Спасибо, что ты дала шанс мне, Освальду и Ледбеттерам.
Мы немного посидели молча, погружаясь в тишину. Я все еще думала о Квентине, и где-то в глубине души у меня зародилось неприятное ощущение. “Если бы мы только могли сказать людям, которые нам дороги, что в них привлекает нас и что они ошибаются, предполагая самое плохое. Если бы они только выслушали нас…”
– Ты рада, что я тебе все рассказала? – спросила Лиза. – Или ты бы предпочла и дальше теряться в догадках?
– Я уже все знала о вас.
– Что ты имеешь в виду? – На ее лице появилось встревоженное выражение.
Я встала.
– Вы вторая женщина, которую любил мой отец. Он был очень разборчивым человеком и нечасто дарил свою любовь. Только это и имеет значение.
Блаженное выражение на ее лице было красноречивее любого “спасибо”.
* * *
На следующий день я постучала в дверь квартиры Освальда, выкрашенную в ярко-розовый цвет. Пытаясь найти опору в окружающих людях, я рисковала.
Освальд держался столь же настороженно, как и я. Мы сели друг против друга на плоском лежбище, покрытом пестрым покрывалом под одной из его картин, огромной обнаженной женщиной на кукурузном поле. Кукурузные початки явно напоминали члены. Я сделала вид, что ничего не замечаю.
– У меня есть для вас рукопись, – обратилась я к Освальду, держа в руках аккуратно отпечатанные страницы с историями доктора Вашингтона, и объяснила, о чем идет речь. – Я хочу, чтобы вы прочитали это и сказали, сможете ли сделать иллюстрации. Вы можете начать с нескольких набросков, чтобы посмотреть, найдем ли мы общий язык.
Освальд как будто потерял дар речи.
– О черт, я попытаюсь, – наконец выпалил он.
Я предполагала, что он нарисует младенцев, бросающихся на монстров с острым распятием в руках. Но на следующий день Освальд принес мне стопку рисунков, на которых очаровательные темнокожие ребятишки играли на красивой ферме доктора Вашингтона. Когда я показала ему и квартирантам наброски, все переглянулись. Подобно прекрасной бабочке, вылупляющейся из невзрачного кокона, нам предстал новый, неожиданный Освальд.
Мир менялся у меня на глазах.
* * *
Артур решил, что пришла пора поделиться его секретом с Эсме и посмотреть, одобрит ли она. Был теплый день после Дня благодарения, и они сидели у ручья на толстом бревне, подбрасывая ногами опавшие листья. Между ними лежало старенькое кухонное полотенце, в которое Лиза завернула немного печенья для их прогулки в горах. Эсме игриво посматривала на Артура, понимая, что как только они оба протянут руку за последним печеньем, они обязательно коснутся друг друга.
Вдруг она услышала тяжелые ритмичные шаги и испуганно посмотрела на Артура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112