Он закончил читать и поднял на меня глаза, внимательные, ищущие, почти черные в неярком свете свечи.
– Не смотри на меня так, – приказал он. – Немедленно вставай и уходи отсюда.
Я покачала головой.
– Не могу уйти и забыть чувства, подаренные тобой. Я хочу еще. – И я поцеловала его. Когда мы оторвались друг от друга, меня трясло. Я увидела на его лице отражение моих собственных эмоций – ощущение опасности, порыв, вожделение. И, может быть, любовь. Или я выдавала желаемое за действительное, или он на самом деле чувствовал так, я не представляла.
– Я даю тебе последнюю возможность уйти, – хрипло сказал Квентин.
Я снова поцеловала его, и на этот раз он не остался безучастным. Он касался моего лица, пропускал волосы сквозь пальцы, играл с моим языком, пробовал на вкус мои губы. И в следующую минуту мы уже не могли больше сдерживаться, слившись в единое целое, поглощая друг друга.
Мы сбросили подушки со скамьи на старый деревянный пол. Обезумевшие, грубые, быстрые, молчаливые, мы действовали в унисон. Отброшена в сторону одежда, влажная кожа открыта для ласк, воздух пропитан острым пряным запахом секса, его рука на моей груди, его губы на моем соске. Я ласкала его тело, и, когда я посмотрела ему в лицо, он нежно поцеловал меня. Мне показалось, что среди бури прозвучала нежная колыбельная, и я подтолкнула его к себе.
Я приняла его, как земля принимает благодатный дождь.
* * *
Когда мы приехали в “Медвежий Ручей”, на небе уже показались звезды. Долгой дороги домой в одиночестве за рулем папиного пикапа оказалось достаточно, чтобы мысли мои прояснились, а в душе поселилось такое глубокое отчаяние, что я едва могла сосредоточиться на дороге. “Ты проведешь остаток жизни, желая его”.
Квентин думал то же самое обо мне, пребывая в таком же отчаянии, но я этого не знала. Мы прошли через темный, мокрый двор, не касаясь друг друга. Я зажгла керосиновую лампу на крыльце и буквально рухнула на скрипучие качели. Квентин уселся на ступеньках в десятке футов от меня. Откуда-то из темноты выскочил Хаммер, радостно виляя хвостом, но сразу сник, когда ни один из нас не протянул руку, чтобы приласкать его.
– Нам надо поговорить, – услышала я голос Квентина.
– Знаю.
– Я на восемь лет старше тебя.
– Всего на восемь? Тебе следовало придумать более вескую причину.
– Старые привычки умирают с трудом.
Я сбросила сандалии и легко оттолкнулась босыми пальцами от теплого деревянного настила. Я мягко раскачивалась, но ритм оказался настолько сексуальным, что я тут же остановилась.
– У меня тоже есть старые привычки. Я всегда шла своим путем и старалась избегать серьезных отношений.
– Что собой представлял твой доктор? Я хотел сказать, исследователь. Лиза немного рассказывала мне о нем.
– Грегори? Очень чистый, очень зависимый.
– Но он изменял тебе.
– Мне кажется, я заранее знала, что однажды это случится. И я знала, что никогда не выйду за него замуж.
– Но ты, должно быть, по-своему его любила. Он давал тебе что-то такое, что заставляло тебя оставаться с ним.
– Если ты имеешь в виду секс, то ошибаешься. Не то чтобы мне было неприятно спать с ним, но с сексуальными потребностями я всегда легко справлялась. – Я помолчала. – До недавних пор. Никогда раньше я на мужчину не бросалась.
– Думаю, это я тебя соблазнил, – устало пошутил Квентин. – Ты помнишь, я просил тебя остановиться? Я этого не хотел, я лгал.
Эти галантные слова согрели меня.
– У тебя дар строить отношения и устанавливать связи. Ты всегда видишь структуру. Пространства, соединения и системы. Это чутье созидателя. Ты понимал, что мне нужно, и дал мне это.
– Это не значит быть созидателем, это значит быть мужчиной.
– Мне кажется, что в сердце своем ты художник.
– Нет.
Мне было очень неприятно задавать следующий вопрос, но я нашла в себе мужество:
– У тебя есть женщина в Нью-Йорке? Не может не быть. И не одна, я полагаю.
Квентин рассказал мне о Карле Эспозито, честно, откровенно, но не упомянул, что у них нет общего будущего.
– Мы дружим с ней с тех самых пор, как были детьми, – закончил он свой рассказ. – Она приходит и уходит.
“Друзья, которые спали вместе большую часть жизни”, – пронеслось в моей голове, но я промолчала.
– Это не просто друг. Она женщина, которую ты любишь.
– Нет.
– А что же тогда ты называешь любовью?
– Любовь – это когда без человека жить невозможно.
Мы замолчали надолго. Ничто не позволяло мне надеяться, что когда-нибудь его любовью стану я. Я уставилась в темноту.
– Я бы тоже так определила любовь. Возможно, именно поэтому я бегу от нее и, вполне вероятно, буду убегать и дальше. Мои родители именно так любили друг друга.
– Мои тоже.
– Слишком больно.
– Да.
Я глубоко вздохнула и продолжала:
– Моя жизнь здесь, на этой ферме. Я Пауэлл. Эта земля владеет мной. И Артуром. Артур никогда не сможет жить где-то еще.
– Тебе нужен тот, кто будет любить эту ферму так же сильно, как и ты. – Квентин достал окурок сигары из кармана и утопил его в горшке, где росло мое маленькое персиковое дерево.
Казалось, он давал мне понять, что вырос на асфальте и не испытывает никакого благоговения перед землей. А я рассматривала игру света от фонаря на его волосах, его твердый профиль, усталые глаза. Я смотрела на него и молчала, но сердце мое разрывалось от боли.
Ему было ничуть не лучше, но я об этом не догадывалась.
Хаммер поднял голову и негромко тявкнул. Мы с Квентином одновременно повернули головы к кустам форситии у забора. Сначала я услышала только мелодичное пение лягушек на берегу ручья, но затем до меня донесся отчетливый шорох шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112