Все они имели почти идеально круглую форму, чтобы пальцам было удобнее их обхватывать. На фоне остальных разноцветных бус в маленькой кучке, лежащей на столе, в глаза бросались четки из черного янтаря.
Доктор Эрим достал из груды именно эти бусы и сказал:
– Это типично турецкие четки. Черный янтарь.
Пальцы Трейси медленно погладили бусы, и она вся похолодела внутри. Может, у нее разыгралось воображение, но ей казалось, что все присутствующие смотрят на черные бусы в руках доктора Эрима. Даже Майлс Рэдберн угрюмо уставился на них. Ахмет, только что принесший поднос со стаканами на длинных ножках, в которых был розовый шербет, тоже, как завороженный, глядел на черные четки.
Трейси показалось, что в комнате зазвучал взволнованный голос Анабель, в котором ясно слышались истерические нотки. Трейси так отчетливо вспомнила звонок сестры из Стамбула в день ее смерти, что испугалась, будто все остальные тоже слышат его. Анабель что-то прокричала о «черном янтаре»… хотя Трейси тогда абсолютно ничего не поняла в этих сумбурных словах. Когда о бусах из черного янтаря заговорил и доктор Эрим, Трейси мгновенно вспомнила тот телефонный разговор.
– Что такое черный янтарь? – полюбопытствовала девушка.
Мюрат Эрим протянул ей бусы.
– Это разновидность гагата. Его добывают у восточной границы Турции в Эрзуруме. Гагат очень распространенный камень, и его часто используют в булавках и для других украшений, но особенно часто – для изготовления четок.
Трейси взяла в руки черные бусы, и черные бусины засияли, отражая свет. Она несколько раз пробежала пальцами по бусинкам, но не нашла в них ничего особенного.
Доктор Эрим бросил янтарные бусы в общую кучу и начал собирать их, чтобы освободить Ахмету место для десерта. Потом остановился и показал на бусы.
– Вы должны выбрать себе четки, мисс Хаббард, на память о Турции. Как сувенир. Пожалуйста, выбирайте, берите, какие вам нравятся.
Трейси поблагодарила и заколебалась. Потом задумчиво взяла черные бусы, и тут в комнате воцарилась тишина, все замолчали. Девушка равнодушно пробежала пальцами по черным камешкам и вернула их на место, а вместо янтарных выбрала недорогие четки из серо-голубых бусин.
– Вы очень добры, – поблагодарила Мюрата Трейси. – Можно мне взять вот эти голубые? Они хорошо гармонируют по цвету с моим платьем.
– Конечно же, – кивнул доктор Эрим. – Забирайте их.
Мгновение тишины и напряженного ожидания прошло. В комнату вновь вернулась жизнь. Доктор Эрим смел все бусы со стола и положил на полку, потом запер ящик. Трейси подняла понравившиеся ей четки и покачала бусы, надев их на палец. Внезапно она заметила, что Мюрат смотрит не на бусы, а на нее, и каким-то очень странным, вопросительным взглядом. Ахмет перестал обращать на нее внимание, а Майлс вновь спрятался за свою стену. И тем не менее, Трейси на какую-то долю секунды показалось, что внимание всех присутствующих в столовой опять приковано к черным бусам. Еще у нее промелькнула догадка, что Мюрата больше волнует ее отказ от них, а не выбранные серо-голубые четки.
Нарсэл, явно нервничая, нарушила молчание:
– Вы должны рассказать нам о себе, мисс Хаббард. В какой части Соединенных Штатов вы родились?
Трейси положила четки на колени. И тут она потеряла бдительность. Всего на миг, но какой опасный был этот миг!
– Я родилась на Среднем Западе, в Айове. – Произнеся эти слова, Трейси тут же опять чуть не прикусила себе язык. Но если тот факт, что она родилась в том же штате, что и Анабель, и не прошел мимо внимания Майлса или Эримов, они ничем этого не показали. Трейси торопливо продолжала: – Я всегда хотела жить в Нью-Йорке. Мне запах типографской краски милее любого другого аромата, и у меня была мечта – заниматься издательским делом.
Трейси Хаббард понимала, что несет чепуху, но уже не могла остановиться. По крайней мере, в одном смысле ее болтовня оказалась полезна: доктор Эрим перестал дуться на Майлса Рэдберна и вновь включился в разговор. Рэдберн и Эрим больше не разговаривали друг с другом, и Майлс, казалось, не замечал, как сильно разозлил доктора. Трейси с наслаждением ела сладкий шербет и лукум.
Когда они вышли из-за стола, она неуверенно повернулась к Майлсу Рэдберну, но прежде чем успела спросить о планах на вторую половину дня, он опередил ее и сказал:
– Я бы предпочел, чтобы вы прекратили свое… наведение порядка, хотя бы на некоторое время. Я ухожу, так что некому будет отвечать на ваши вопросы, а я бы не хотел, чтобы вы трогали мои бумаги, пока меня не будет.
Не дожидаясь ее реакции, Рэдберн направился к лестнице. Ахмет держал дверь открытой для Трейси и, когда она прошла мимо него, поклонился. Ей показалось, что дворецкий понял слова Майлса и что он знает английский намного лучше, чем изображает.
Она вернулась к себе в комнату, страшно злясь на саму себя. Ей и до обеда не требовалось присутствие Майлса Рэдберна. Она не задала ему ни одного вопроса, ни разу не отвлекла его. Но сейчас она промолчала, потому что могла решительно возражать ему и делать все по-своему только тогда, когда он выводил ее из себя грубостью.
Трейси по-прежнему держала в руках голубовато-серые четки, рассеянно глядя на них и думая о черном янтаре. Может, ей только почудилось, что все в комнате не сводили с нее взглядов, когда она сначала взяла янтарные бусы, а потом положила их? Сами по себе бусы казались такими невинными. И все же у нее в ушах продолжал звучать испуганный голос Анабель. Это была очередная часть зловещей загадки, которая не даст ей покоя, пока она не найдет на нее ответ.
Трейси отложила бусы в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94