На портрете зеленоватые глаза Анабель едва виднелись из-под ресниц, и нельзя было хотя бы попытаться угадать, что они видели или о чем она думала.
Неожиданно за спиной у Трейси Хаббард раздалось:
– Могу я поинтересоваться, что вы делаете в этой комнате? – сказано это было ледяным тоном.
Трейси резко обернулась и, к своему ужасу, увидела в дверях Майлса Рэдберна. Его лицо было холоднее зимней стужи, но под коркой льда пылал гнев. Трейси испугалась. Ах, ведь Анабель предупреждала ее об опасности, и, хотя Трейси тогда решила не обращать внимания на истерику сестры, теперь она отчетливо вспомнила каждое ее слово и ухватилась за первую попавшуюся соломинку.
– Я… извините. Я понимаю, что не должна была входить сюда, но миссис Эрим сегодня утром показала мне эту картину, и я… не смогла побороть своего желания прийти сюда и еще раз взглянуть на нее. Это должно быть… я хочу сказать, я видела раньше некоторые из ваших портретов… и этот наверняка один из самых лучших.
– Эта картина написана не для посторонних людей, мисс Хаббард, – отчеканил Майлс Рэдберн. – Если вы намерены остаться здесь на неделю, как мы договорились, вам придется подавлять такие необдуманные импульсы. Насколько мне помнится, я просил вас сегодня после обеда не входить в мой кабинет.
Трейси молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В горле у нее застрял ком страха, глаза затуманили слезы. Рэдберн освободил дверь, чтобы она могла вернуться в кабинет, потом подошел к чертежной доске и уселся на высокий стул, стоящий перед ней. Трейси была, кажется, наконец прощена.
У двери в салон Трейси остановилась и положила руку на медную ручку. Он должен кое-что узнать, она не могла промолчать о том, что увидела в кабинете несколько минут назад.
– Когда… когда я несколько минут назад вошла сюда, – промямлила девушка, – Ахмет стоял у доски и изучал рисунок, над которым вы работаете. На мой вопрос, что он здесь делает, он буркнул, что это слова Аллаха, и ушел.
Майлс даже не потрудился взглянуть на нее или как-то по-иному отреагировать. Он просто ждал, когда она уйдет, и если его все же интересовали поступки Ахмета, он ничем не показал этого.
Трейси неуклюже открыла ногой дверь, и в ту же секунду в комнату юркнула белая кошка. С невозмутимым видом, будто у себя дома, животное спокойно запрыгнуло на стол Майлса. Она двигалась с такой грацией, что со стола не упал ни один лист бумаги. Потом уселась и посмотрела на художника большими зелеными глазами. Это была кошка Анабель. Кошка, которой Анабель дала прозвище своей сестры – «Банни». Может, она назвала кошку таким странным именем из-за одиночества и страстного желания поговорить с кем-нибудь из близких?
Майлс занес руку, чтобы прогнать кошку со стола, но разгневанная Трейси опередила его. Она схватила белую кошку на руки и с вызовом посмотрела на художника.
– Бедная Ясемин! – воскликнула она, прижавшись щекой к поднятым ушам кошки.
– Ее зовут не Ясемин! – резко возразил Рэдберн. – Ее зовут…
– Банни, – прервала его Трейси. – Знаю. Но это имя не подходит для кошки, поэтому я дала ей другое. Сейчас она моя кошка. То есть временно моя, пока я здесь. И любой человек, который бьет кошек…
И тут Майлс Рэдберн выругался, причем довольно громко и крепко. Он произнес чисто английское ругательство, принятое среди грубых моряков. Трейси стремительно выбежала с кошкой на руках из кабинета. Дверь за ней громко захлопнулась.
Она вернулась в свою комнату и села на стул, не выпуская из рук маленький, теплый комочек. Да, ее положению не позавидуешь. А вдруг Майлс Рэдберн догадается, кто она на самом деле? Тогда он, конечно же, немедленно отошлет ее домой, можно не сомневаться.
– Если бы ты только могла рассказать мне об Анабель, – прошептала она кошке. – Ясемин, что мне делать?
Ясемин, однако, была сыта по горло человеческими эмоциями и чувствами. Она вонзила когти в запястье Трейси, вырвалась из ее рук и прыгнула в центр кровати. Потом тщательно умылась шершавым язычком и твердыми розовыми лапками, как бы стараясь очиститься от прикосновения человеческих рук.
Трейси рассеянно посмотрела на царапину. Недавнее происшествие в кабинете можно назвать и смешным, подумала она. Рэдберн вышел из себя и нецензурно выругался, – значит, он потерял самообладание – ну разве это не потеха? Но, как только ей вспоминалась Анабель, Трейси становилось не смешно. И не столько из-за того непонятного телефонного звонка, сколько из-за письма, которое Трейси получила от сестры более шести месяцев назад.
Она писала, что они с Майлсом вернулись в Стамбул по приглашению хорошей подруги мужа, которая предложила им погостить в ее доме во время медового месяца, проведенного в Турции. В данный момент Майлс не работал, но у него появился интерес к турецким мозаикам. Миссис Эрим предложила ему как бы базу, с которой он мог бы вести свои исследования, и они договорились пожить у нее. Все складывалось просто и ясно, но Анабель почему-то хотела, чтобы Трейси бросила все свои дела и немедленно летела в Стамбул.
«Если ты приедешь, я признаюсь ему, что у меня есть сестра, – писала она. – Ты нужна мне, дорогая. Все ужасно плохо, и я знаю, что разговор с тобой очень мне поможет».
Трейси не в первый раз получала такие письма от сестры. Несколько лет назад, сразу после замужества, как-то летом, Анабель оплатила сестре дорогу в Нью-Йорк. Трейси поехала туда вопреки воле родителей. Внешний вид сестры встревожил ее. Анабель выглядела нервной и сильно похудела. Она не шутила и не веселилась, как раньше, а все больше жаловалась на скуку своей жизни и с раздражением говорила о том, что муж пренебрегает ею и уделяет ей мало внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94