7
У Трейси Хаббард вдруг зачесался затылок. Должно быть, от страха. Это было смешно, и она печально улыбнулась. Она еще подумала, что почему-то при виде этого человека всякий раз волосы у нее на затылке поднимаются дыбом. Она подошла ближе, стараясь двигаться как можно тише и не шаркать ногами. Трейси хотелось увидеть, что Майлс Рэдберн рисует, до того, как он заметит ее.
А он не замечал ничего вокруг, увлеченно работая. Рисовал он, естественно, голубыми красками, вернее смесью голубых тонов и полутонов. Рэдберн копировал детали широко раскинувшихся у него над головой панелей с павлиньими хвостами. Он тщательно прорисовывал крошечные, похожие на перья изгибы орнамента, и Трейси восхищенно наблюдала за его работой. Когда Майлс Рэдберн писал портреты, он славился тем, как быстро схватывал характерные черты оригинала и перекладывал их на холст быстрыми, энергичными мазками. Именно в такой манере он нарисовал Анабель. И вот теперь он всего-навсего копировщик узоров, в которых было так мало человеческого тепла!
Наверное, он почувствовал ее взгляд, потому что оглянулся и взглянул на нее, но не соизволил даже поздороваться. Трейси ощутила комок в горле, но проглотила обиду. Ей очень не нравилось то ощущение, которое она испытывала всякий раз при встрече с этим человеком, – желание бежать от того, что боялась и чего не понимала. Поэтому она собрала всю свою волю в кулак.
– Осматриваете достопримечательности? – светским тоном спросил он. – Что же вы думаете обо всем этом?
Трейси не верила, что Майлса Рэдберна на самом деле интересует ее мнение, но она все же попыталась дать искренний ответ.
– Это великолепие, признаться, подавляет меня. Но, может быть, я сама в этом виновата: попыталась увидеть все сразу. Наверное, мне просто подсознательно хотелось увидеть в этом море абстрактных узоров человеческое лицо.
– Ислам запрещает изображать людей и животных, – напомнил он ей. – Мустафа Кемаль модернизировал многие турецкие законы и традиции, но раньше именно по этой причине художники в попытках самовыражения обращались к архитектуре и мозаикам. В результате они создавали настоящие шедевры в этом жанре. – Он обвел рукой вокруг себя. – Конечно, очень многое из того, что вы здесь видите, выполнено по трафарету. Но если не вглядываться в мозаику очень уж тщательно, вы никогда не отличите ее узоры от настоящих изразцов. Многие и из менее знаменитых мечетей сохранили столь же прекрасные произведения искусства.
Рэдберн опять повернулся к мольберту, и Трейси продолжала наблюдать за ним еще несколько секунд. Когда она поняла, что он не собирается больше ничего говорить, то сама нарушила молчание:
– Вы не заходили в свой кабинет, перед тем как уехать сегодня утром?
– Только один раз, да и то после того, как проснулся. После завтрака у меня не было времени. Мольберт и краски уже лежали в машине, и я хотел выехать пораньше.
– А я входила туда, – спокойно сообщила Трейси. – Знаете: кого-то заинтересовала моя вчерашняя работа, и настолько, что сейчас от нее не осталось и следа.
Майлс Рэдберн слушал ее очень внимательно, хотя взгляд его оставался все таким же бесстрастным.
– Значит, опять началось, – наконец произнес он. Хотя его слова вроде бы ничего не значили, Трейси Хаббард они показались угрожающими.
– Что вы хотите этим сказать? Что именно началось?
– Злые шутки нашего злого гения, нашего полтергейста. Впрочем, называйте его как хотите. С моими бумагами и рисунками все в порядке?
– В порядке, насколько я могла заметить, – кивнула Трейси. – Такое впечатление, что в вашем кабинете похозяйничал озорной ребенок.
– Это был не ребенок. – Майлс продолжал изучать ее с каким-то странным вниманием. Следующие его слова сильно удивили Трейси. – Скажите… Эти клипсы у вас в ушах… Наверное, вы купили их на базаре?
Девушка испуганно подняла руки к ушам и дотронулась до клипсов, про которые уже успела забыть.
– Нет, мне их подарила Нарсэл. Клипсы понравились мне, и она тут же сняла и протянула их мне. Мисс Эрим не хотела слушать никаких моих возражений.
Майлс кивнул.
– В этой стране следует быть осторожнее, когда хотите что-нибудь похвалить. Турки очень щедры и гостеприимны. Но вы не должны носить эти клипсы: они вам не идут.
– А мне они нравятся. – Трейси начала злиться и потому дышала учащенно.
Он положил свою палитру и кисть на складную подставку, стоящую рядом с мольбертом, и подошел к ней. Прежде чем Трейси поняла, что он собирается делать, Рэдберн снял с ее ушей клипсы и протянул ей.
– Вот так-то лучше. Вот сейчас вы снова стали одним целым.
Клипсы упали Трейси на руку. Что-то неприятно кольнуло ее самолюбие. Она вдруг вспомнила свое детство, превратилась в маленькую девочку, и заново перенесла старую обиду, когда отец швырнул ее первую губную помаду в корзину для мусора. Слова, что он произнес много лет назад, зазвенели в ее ушах так, будто она выслушала их только что: «Не пытайся подражать сестре. Будь самой собой».
Но она уже не ребенок, с негодованием подумала Трейси, и Майлс Рэдберн не имеет права указывать ей, что носить, а чего не носить. Тем не менее, давнишнее ощущение, что она выглядит смешно, потому что никогда не сможет быть такой, как Анабель, нахлынуло на нее, как и раньше, лишая уверенности в собственных силах.
– Что вы хотите сказать словами «одно целое»? – запинаясь, пробормотала она.
Майлс спокойно вернулся к мольберту и начал складывать свои вещи.
– Не вините меня за то, что я вижу больше обычного человека. Не забывайте, что, в конце концов, я художник. Как чувствует себя ваша голень?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94