Скольких женщин, девушек могли бы украсить эти вещи! Но в каком они были виде! Пыль, желтизна на белых кружевах! Просветы стола покрыты толстым слоем пыли.
— Мама, почему всё это дома, а не продано?
— В магазине не приняли, на рынок не доеду. Я поспешил в кухню — скрыть от матери лицо. Холодильник пуст и вообще отключён. Ни куска хлеба в доме, ни крупинки! Я кинулся в магазин.
Я кормил мать и поил с ложечки, я мыл её, раздевал и одевал. Но она так и не осознала, что я — её сын, её ребёнок.
Разговоры наши со стороны показались бы странны.
— Ты не покормил мою Сашу.
— Покормил. Как же не покормил? Ложку — тебе, ложку — ей. Она сыта, уверяю тебя.
— Ты довязала розовый воротник?
— Конечно, довязал, я же показывал тебе!
Ни куклу я, естественно, не кормил, ни воротника не вывязывал, но на этой игре строилась наша с ней жизнь.
Прошлое она помнила хорошо, и главным чувством её в том прошлом была ненависть. Она ненавидела отца и ненавидела свою взрослую дочь Сашу. Отца — за то, что не любил её, не замечал, не радовал, не помогал ей. Этих «не» набиралось бесчисленно. Не человек — монстр. Отец сделал её несчастной.
— А до встречи с ним ты была счастлива? — как-то спросил я.
Усилие, что приложила она к воспоминанию, прояснило глаза.
— Я ждала. Ждала дочку, которой передам веление моих бабки и матери. Ждала того, кто даст мне дочку.
— Ты любила отца, когда выходила за него замуж?
— Я любила его: готовила ему, каждый день гладила брюки — стрелки делала, штопала носки.
— Зачем? Можно было купить новые!
— Я экономила деньги. Я боялась войны. Вдруг опять голодать?
Отцу не нужны были штопаные носки. Отцу нужны были задачи.
И тут, наконец, через несколько суток после моего водворения дома, я вспомнил о статьях отца. Я пришёл не только к матери, я пришёл взять все его журналы и все бумаги.
На полках в его кабинете никаких журналов, никаких бумаг не было. На полках густым слоем лежала пыль. И в ящиках его стола ничего не было, они были первозданно пусты.
— Мама, где журналы, где бумаги отца? — спросил я.
— Сожгла!
Я не вскричал «что ты наделала!», я не брякнулся в обморок, к чему был очень близок, я пошёл из дома.
Где ходил, что делал, не знаю — рушился смысл моей жизни: принять эстафету от отца и закончить то, что не доделал он. Конечно, можно в библиотеке найти все напечатанные работы, но как восстановить незаконченные? Нужны-то именно они! Никогда теперь не узнаю, что он сделал и чего сделать не успел. Искать на работе тоже бессмысленно. За эти годы и люди наверняка все сменились, что уж говорить о бумагах на его рабочем месте?! Или их выбросили сразу после его смерти, или вернули матери, и их постигла та же участь, что и лежавшие дома.
Осознал себя у дома Чудака. Был уже поздний вечер. Первое, что ощутил, — горящие ноги и голод.
Чудак не может ждать меня, в моих услугах больше не нуждается — наверняка в тот же день, как я позвонил ему и рассказал о случившемся с матерью, он взял себе домработницу. И теперь прежде него я увидел её. Она выскочила в коридор, услышав поворот ключа.
— Саша, ты?! — воскликнула почему-то шёпотом.
Это была не домработница. Я узнал её, когда-то худышку, с лицом косули. Она была старшей медсестрой в его отделении, и это она сидела со мной послеоперационными ночами, она выхаживала меня. Изредка она приходила в гости к Чудаку, но всегда спешила уйти, едва я переступал порог дома. И лишь сейчас я догадался: много лет они терпели разлуку, чтобы не потревожить меня, дать мне возможность закончить институт.
Ни слова не говоря, я обнял её, немолодую, уже начинающую полнеть женщину, героически жертвовавшую ради меня собой и своим чувством к Чудаку, из-за которого, похоже, она и разошлась со своим мужем. И она поняла меня, услышала не сказанные «спасибо», «прости».
— Сонюшка, это Саша наконец?
— Саша.
— Накорми-ка нас поскорее! Думаю, он, как обычно, после целого рабочего дня в волка превратился! — Чудак вышел в переднюю. Приспущенные штаны, рубашка расстёгнута на голом животе.
— Совсем плохо? — спросил он. Заговорить я смог тогда, когда поел.
Я не судья своей матери. Но я — сын своего отца, и сожжена его жизнь.
И в этот раз я вернулся к матери — чтобы выполнить свой долг в знак благодарности за моё рождение и спать потом всю жизнь спокойно. Но теперь мать была для меня лишь телом, которое я должен кормить, мыть и — проводить в последний путь.
Она прожила ещё около месяца.
Я начал свою жизнь. Не как сын отца (гибель работ закрыла его путь для меня), я начал жить сам, по своему разумению.
Вот тогда, после похорон и поминок, с которыми мне помогли Чудак и Сонюшка, оставшись один в своей большой квартире, я решил победить все обстоятельства, вериги на теле и душе, обрести свободу от них, взорвать быт. Так родились уровни.
Больше всего в тот миг я хотел бы летать. Но не как лётчик, в цивилизованной кабине, с точной и тонкой аппаратурой, а как летит птица, полагаясь лишь на себя. Я решил построить такой прибор, который дал бы мне возможности птицы.
Отец ставил перед собой задачи, я называю их уровнями.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
— Значит, для тебя высший уровень — полететь? — голос матери.
А я ещё Саша. Ещё кормлю мать с ложечки, несу её поделки на рынок, стою долгий холодный день, зазывая покупателей, отчитываюсь перед матерью вечером — что удалось продать. Я вытираю пыль, готовлю обеды. Я хороню мать. И дарю Сонюшке самый красивый жилет в подарок. Но голос моей матери возвращает меня в моё тщедушное тело, припавшее к щели:
— Каждый человек наполовину женщина и наполовину мужчина. В Китае это называют гармонией — «инь» и «ян».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87