День похож на день — и делами, и ритмом, и набором произносимых слов, но в недрах копящихся дней, месяцев, лет вершатся изменения, не подцепленные глазом, ухом, сознанием.
Был совсем маленьким, смотрел в щель под дверью, видел лишь ножки стола и ноги гостей. Подрос, стал смотреть в большую щель распахнутой двери. Мне открывался тогда целый срез жизни матери: за круглым столом мать и её гость проводили много времени! Теперь мать не вижу совсем, она — в глубине комнаты, и мне дано лишь время от времени слышать её.
Павел — спокойный мальчик. Редко плачет, совсем не капризничает, ест, что дают, играет в просторном манеже, стоящем около кровати матери. У него тьма игрушек, принесённых Сашей, и особенно машин, самолётов. У него тьма электронных игр.
Он любит играть сам.
Но мать извлекает его из манежа, и начинает звучать её голос, рассказывающий ему сказки, читающий стихи. Пытаюсь не слушать и сбежать на нашу с ней дорогу, пытаюсь догнать её. Но теперь рядом с ней — новый мальчик, она крепко держит его за руку.
Утишить в себе грохот, заглушить её голос, камнепадом обрушивающийся на меня, разрушающий мою жизнь! Не хочу слышать его, обращенного к новому мальчику. Не хочу видеть их рядом, сцепленных друг с другом.
Саша. Вот кто останавливает камнепад и грохот его.
Позвонить ему и услышать его «Привет, дружище».
Саша приходит к нам днём дважды в неделю — когда мы или собираемся идти гулять или уже гуляем. Играет с Павлом. Подбрасывает его в небо, таскает на плечах, учит ходить на руках и дрыгать ногами, визжит вместе с ним и изображает вместе с ним животных, людей, машины.
Но Саша и ко мне приходит тоже.
Он стал моим учителем. Задаёт задачки и, когда я решаю их, кричит: «Люкс!» Задаёт по параграфу из учебника физики и спрашивает дотошно, сбивая и заставляя анализировать материал.
Но больше всего времени он тратит на то, чтобы сделать из меня мужчину.
— Становись, — командует, передавая Павла Тосе и приказывая Павлу: «Смотри внимательно, что мы будем делать!»
Саша учит меня каратэ.
— Мужик должен уметь защитить себя и тех, кого любит. Мужик должен управлять собой.
Мне не даётся его наука, я не умею реагировать быстро ни на чужое движение, ни на чужое слово. Но Саша терпелив. Крутит меня, дёргает за ноги и за руки, показывая, как я должен двигать руками, ногами, туловищем, заставляет быстро реагировать на выпады, которые он делает. Проходит несколько недель, прежде чем слышу: «Люкс, поймал!»
Саша — спокойная моя заводь. Саша не балует меня, не служит мне, не живёт для меня. Саша по-деловому включает меня в свою программу бесконечного движения: ты должен уметь, ты должен знать, ты должен делать.
— Резче разворот. Это тебе не танец. Резче выпад. Блок.
Тося играет с Павлом.
Она не хочет видеть мою неуклюжесть и мою тупость, слышать, как Саша по несколько раз повторяет приказания, которые я не могу исполнить, и порой уводит Павла подальше.
— Можешь! — кричит во всю глотку Саша, привлекая к нам внимание собачников и молодых мамаш. — Можешь, чёрт тебя подери! Не сопля же ты. Не спящая красавица. Я нападаю на тебя. Я не друг. Берегись. Ну же! Блок рукой! Бей!
Пашку бы сюда! Вот кто сделал бы всё, как надо.
— Тосю подстерёг бандит, — вдруг говорит Саша. — В опасности жизнь Тоси!
Я вздрагиваю всем телом и — бью.
— Дело! — орёт Саша. — Можешь! Люкс!
В один из жарких летних дней мы сидим на земле. Тося увела мальчика кататься на качелях. Саша рвёт траву и травой стирает пот с лица. Я утираюсь рубахой.
На Сашиной щеке — зелёный след, узкой полосой.
— Ты доволен, что поменял пол? — неожиданно и для себя спрашиваю я.
Саша обалдело смотрит на меня. И — отвечает:
— Не поменял бы, сдох бы. Женская доля — не для меня. Зависимость от обстоятельств, от мужчин, от традиций.
— А мать? — спрашиваю я. Саша понимает.
— Мать — над этой жизнью. Не в ней живёт.
— А Тося? — спрашиваю я.
— Тосе будет трудно. Она будет зависеть…
— И ты зависишь, несмотря на то, что ты — мужчина.
Он молчит, заглушая своим молчанием птиц и кузнечиков, гул Проспекта, крики собачников, лай собак. И — вдруг кричит:
— Ты понимаешь, зачем я учу тебя? Я хочу, чтобы ты не зависел ни от кого! Чтобы был полон! И чтобы от своего тела не зависел. Я хочу, чтобы ты был неуязвим в этой жизни. Да, я завишу. Да, я не изжил в себе женщину — пускаю слюни по каждому поводу. Истерик, как баба. Но я не хочу, чтобы ты зависел от матери. И от Тоси. И от кого бы то ни было! Да, твоя внутренняя жизнь — твоё дело, я не касаюсь её, но ты должен сделать и свою общественную жизнь и должен научиться охранять и её, и духовную, я не хочу, чтобы ты стал чьей-то жертвой! Не хочу!
Он так кричит, что на нас оглядываются. У него дёргается зелёная травяная полоска на бледной щеке.
Да он сам совсем не защищен! — точно ножом полоснули меня! — Я должен помочь ему! Я должен заботиться о нём.
— Идём к нам обедать! — говорю я. — У нас сегодня борщ!
Борща наливаю ему до верху, и Саша отхлёбывает прямо из тарелки. И смеётся. А всё равно зелёная полоска дёргается на щеке.
Тося кормит Павла. Потом вкладывает ложку в его руку.
— Давай-ка сам! Сам, Паша!
С собой Саше я даю бутерброд с мясом и яблоко.
Кому сейчас лучше, когда мы стоим друг против друга у двери? Мне или ему? Он кладёт свою лапищу мне на плечо, и я чуть приседаю.
— Повтори все выпады и все упражнения! — Щёки его чуть порозовели. — И реши задачи разными способами.
— У тебя от травы… — говорю я.
Он идёт в ванную, моет щёку и смеётся.
— Спасибо. А то меня не поняли бы, приняли бы за лешего. Приду послезавтра.
Павел спит. А мы с Тосей сидим друг против друга на кухне, и перед нами — раскрытые учебники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87