К сожалению, мало занималась гимнастикой в школе.
А вот карате — это другое дело. С карате у меня полный порядок. Имею коричневый пояс. Так что будем выбираться через дверь.
Мери заняла позицию у двери, готовая атаковать любого, кто войдет.
Ждать ей пришлось долго.
В конце концов, она решила немного подумать, и тут же догадалась. Пылесос. Это же шум пылесоса. Шум, который она слышала в коридоре, был шумом пылесоса.
Она расслабилась, схватила туфли и открыла дверь.
Тихо, очень тихо Мери закрыла дверь и сунула ключ в карман. Повернула голову, и… ее плечо схватила железная рука.
Сердце ее подпрыгнуло до горла. Она была парализована. Дыхание остановилось.
Глава 21
Проснись, о мое сердце, чтобы оплакать землю, откуда ты вышел!
Проснись же, проснись и посмотри, что у тебя перед глазами!
Пророчество Нефероху, 20 век до Рождества Христова
Приготовившись к встрече с Творцом, Мери проглотила комок, скопившийся в горле.
Но без борьбы я не сдамся. Умирать будем весело.
Она бросила на пол туфли, издала воинственный крик и, схватившись обеими руками за мощное запястье на своем плече, ударила ногой. Нападавший отлетел к стене. Она повернулась и, готовая нанести еще один удар, застыла на месте.
На полу лежал Рэм.
— Какого черта!
— Я защищалась, только и всего. Карате. У меня коричневый пояс.
— А у меня черный, но я же не знал, что тебе вдруг взбредет в голову устраивать здесь соревнования. — Он поднялся.
— Ты напугал меня. Это получилось совершенно автоматически. Извини. — Она виновато улыбнулась.
Однако он в ответ не улыбнулся.
— Где ты была все это время? Я перевернул вверх дном весь пароход.
— Перестань на меня кричать, Рэмсон Габри! Я вовсе не обязана перед тобой отчитываться. Какое твое дело? Я вольна ходить там, где хочу и когда хочу. Ты меня слышишь? — Бормоча ругательства, она подхватила туфли и побежала по коридору.
— О, шакар, извини. Я просто был вне себя, когда не мог тебя найти.
— А тебе не надо было меня искать. Я никуда не терялась.
Она поднялась по лестнице и направилась к своей каюте.
Рэм следовал сзади. Ее пальцы так дрожали, что она не могла попасть ключом в замочную скважину.
— Позволь мне, шакар. — Рэм дотронулся до ключа.
— Что ты все шакар да шакар. Надоело. Я устала от твоего твердолобого собственничества. Посмотри на меня. Я что, выгляжу слабой и беспомощной? Я отлично могу позаботиться о себе. И еще: мне не надо никаких сторожевых псов. Если понадобится, я куплю немецкую овчарку. И не смей распекать Марка, Рэмсон Габри. Он не виноват, что я от него убежала.
— А если я пообещаю не ругать Марка, ты меня простишь?
— Это что, шантаж?
Он широко улыбнулся и пожал плечами.
— Но, Рэм, мы уже не раз об этом говорили. Ты забыл первый, второй и третий пункты соглашения? Зачем ты выводишь меня из себя?
Рэм чувствовал себя полным идиотом. Единственное, что он хотел, так это сделать ей приятное, увидеть ее улыбку, услышать, как она с любовью произносит его имя, защищать ее от всяческих бед. Она не должна знать, что лидер исламских экстремистов угрожал похитить одного из иностранных туристов, чтобы заставить правительство выполнить его абсурдные требования. Обычно за такими демаршами ничего не стоит, но все же пугать ее не следует. Еще ей лучше не знать также, что, несмотря ни на что, его оперативники непрерывно наблюдают за ней. Конечно, он ее обманывает, но иначе нельзя. Ее счастье и безопасность того стоят.
Вспомнив, как оплошали его люди, он помрачнел. Подумать только, дали возможность вору проникнуть в каюту и унести драгоценности. Проворонили этого желторотого юнца со змеей. В их пользу говорит только то, что сами Мери и Вэлком никак не пострадали, так как основное внимание наблюдатели сосредоточили на них, а не на их каютах. Надо все продумать. В дополнение к дежурному, которого назначил капитан, в коридоре будет находиться еще один. Разумеется, не Марк. Скоро стоянка в Эдфу, и на борт поднимутся еще трое его людей.
Его глаза смягчились, когда он вспомнил огонь, какой зажегся в глазах Мери. Надо же, коричневый пояс. Он улыбнулся. С каждым днем она все больше и больше напоминала ему бабушку. Мери была способна завязать себя узлом и в то же время парить душой в облаках. Он вздохнул, пытаясь подавить боль, возникающую во всех его членах, когда она рядом, или когда он думал о ней, или когда произносил ее имя. В ее отсутствие он чувствует, как будто лишился чего-то очень важного. Например, руки или ноги… или сердца.
Рэм нежно гладил ее шрамик. Этот шрамик становился более заметным, когда она сердилась, или печалилась, или уставала. Он нагнулся и нежно коснулся ее губ:
— Я люблю тебя. И очень стараюсь выполнять соглашение, поверь мне. Но помоги мне, шакар. Научи меня. Не сердись на меня. Я этого не могу вынести.
Она была сейчас совсем близко, так, что их тела соприкасались. Это было сладостно. Никто не говорил ему прежде, что любить — это так болезненно… и одновременно так чудесно.
Он отстранил ее и начал осыпать поцелуями ее лицо — ее щеки, ее веки, ее нос, ямочку на ее подбородке. Потом зарылся лицом в ее шею, его нетерпеливые руки принялись ласкать это желанное тело.
Услышав ее восхитительный стон, Рэм почти обезумел. Его рот прилип к ее рту, язык судорожно проник между ее губами.
И она зажигалась его огнем. Это было как удар молнии, внезапный шквал ветра. Она целовала его с жаром, который тоже был болезненным, но тоже чудесным. Дикое соединение — горячее, нежное, болезненное.
Когда Рэм наконец оторвал свои губы, Мери застонала, не желая с ним расставаться. Прижав ее к себе, он прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85