«Неплохая погода для мая». Должна ли я затронуть интимную тему прямо здесь и сейчас? Не зная, как вообще положено вести себя в подобных ситуациях, я с безразличной улыбкой, неестественно приклеившейся к губам, спросила:– А почему именно девятое апреля?– Потому что в этот день я отправляюсь в Никарагуа, – ответил он и, наклонившись ко мне, добавил: – Но не на отдых. – Его взгляд стал более серьезным. – Еду работать. Буду прилагать свои инженерные умения в каком-нибудь медвежьем углу, из которого, вероятно, никогда не выберусь. – И поднес стакан к губам, глядя на меня поверх него.– Что ж … – растерянно протянула я, – звучит очень… м-м… увлекательно.Он снова откинулся на спинку стула, поставил стакан и улыбнулся пенной шапке.– О да, очень. И к тому же опасно. Я еду туда бескорыстно, добровольно и считаю, что поступаю правильно. Это слово, данное мной тамошним моим знакомым, я не могу его нарушить. Вот почему ваше условие оказалось столь соблазнительным для меня. Я должен буду уехать, что бы ни случилось. Боюсь до чертиков. Не исключено, что я умру там от змеиного укуса. Или от пули какого-нибудь цээрушника. Или просто от болотной лихорадки. – Он нарочито беззаботно развел руками. – Самоубийственная миссия, если хотите.– Не хочу. – Я подозревала, что меня разыгрывают. – Вы говорите, как герой романа девятнадцатого века. Хаггарда, например.– У Хаггарда – Африка.– Ну, тогда Маркеса.– Теперь по крайней мере континент назван правильно.– У вас очень покровительственная манера разговаривать.Он хлопнул рукой по столу и весело рассмеялся:– Это точно! Но взгляните на вещи с никарагуанской точки зрения. Страна растерзана гражданской войной, измучена голодом, болезнями, коррупцией. Запад своим вмешательством только усугубил ее беды, а вы спокойно сидите в оксфордширском баре и рассуждаете, толком даже не зная, на каком континенте она находится.– Думаю, – огрызнулась я, – при том, что там, по вашим словам, происходит, никарагуанцы вряд ли заметят мою оплошность.Подоспела новая порция сандвичей. Барменша крикнула, чтобы мы их забрали, а Оранжевая Грудь бросила лаконичный взгляд на наш столик. Я быстро метнулась к стойке, схватила тарелку и с высоко поднятой головой поплыла обратно в свою безопасную гавань, на ходу одарив искусительницу самым дружелюбным взглядом, на какой оказалась в тот момент способна.– Итак, – сказал он, – будем считать, что это была наша первая любовная размолвка. Как вам?– Это было восхитительно, – отозвалась я. – Угощайтесь.– Не хочу относиться к этому слишком серьезно, – смягчился он. – Я вовсе не проповедник и не крестоносец и был бы счастлив – точнее, предпочел бы – не влезать в это дело. Но я принял решение и выполню свой долг, и говорить об этом больше не собираюсь. Однако до отъезда надеюсь немного повеселиться, устроить нечто вроде легкой прогулки…Я рискнула взять еще один сандвич.– Вы имеете в виду эмоционально или… – я откусила, – или сексуально?Он на какую-то долю секунды задумался и показался мне не очень уверенным в себе. Вот и прекрасно. Если мы сражались за контроль над ситуацией, то я хотела продемонстрировать, что у меня в арсенале тоже есть кое-какая артиллерия. Он прожевал, проглотил, запил, поставил стакан на стол и наконец ответил:– И то и другое.Мы оба почувствовали облегчение и невольно рассмеялись.Если полчаса назад мне казалось, что я испытываю ощущение ирреальности происходящего, то это было ничто по сравнению с тем, что чувствовала я теперь. Он ведь еще даже моей руки не коснулся. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что это обязательное предварительное условие?Саймон взглянул на часы. На какую-то неуловимую долю секунды мне представилось, что он сейчас скажет: «У меня всего полчаса времени, так что давайте поторопимся». Но Саймон всего лишь сверился с календарем.– В четверг у меня день рождения. Сходим куда-нибудь вместе? Я люблю пасту, вообще итальянскую кухню. А вы?Сегодня вторник. Значит, впереди был один вечер, чтобы освоиться с новым положением, один день, чтобы по-настоящему понервничать, и потом мы снова увидимся.– С удовольствием, – сказала я чистую правду, что оказалось для меня сюрпризом. Не задумываясь над метафорами, я решила немедленно взять быка за рога и с самоуверенностью – несколько показной – спросила:– Ну а как насчет секса?Он совершенно серьезно ответил:– Это зависит от степени вашего нетерпения.Сама Агриппина, усомнись кто-нибудь в ее знании ядов, не почувствовала бы себя более униженной.– Никакого нетерпения я не испытываю. Отнюдь. Просто я думала, что нам следовало бы… гм-м… ну-у… обсудить это.– А вы за или против?Какой глупый вопрос. Я свободная и независимая женщина, не так ли?– Разумеется, я – за, но это вовсе не значит, что мне не терпится.– Что ж, я тоже – за. Значит… – Он пожал плечами, и его лицо приобрело несколько озадаченное выражение, словно в помещении вдруг стало гораздо меньше света. – Значит, это случится?.. – И посмотрел на меня так, что смущение, испытанное, когда он застал меня за созерцанием диковинного бюста, показалось сущим пустяком. – В конце концов, это ведь всего лишь наше первое свидание.Разумеется, он был прав.После этого мы оба вдруг повели себя совершенно естественно, так, словно познакомились где-нибудь у общих друзей и это было наше первое спонтанное свидание, а не результат заранее продуманного предприятия. Мы разговорились об искусстве. Он предупредил, что плохо в нем разбирается, но на поверку оказался знатоком почище многих. Архитектура привлекала его больше, чем живопись, кумиром был Корбюзье. В изобразительных искусствах он отдавал предпочтение экспрессионизму, потому что это течение, по его словам, наилучшим образом отражало турбулентность эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99