В Павильоне, когда мы проходили через анфиладу комнат, ошеломленные и восхищенные обилием всякого старого хлама, я заинтересовалась простым, но прелестным на вид деревянным стулом, чуть ниже обычного. У него была наклонная спинка и длинное узкое сиденье.– Отличный образец «дневной кровати», – весело предположила я.– Ничего подобного. Этот стул служил мужчине для того, чтобы принимать любовницу сзади.Женщина, стоявшая за нами, смущенно фыркнула, однако проявила повышенный интерес, склонившись над фривольным предметом обстановки и крепко держа за руку своего спутника. В те времена, когда еще только начинали встречаться, при виде подобного экспоната мы бы немедленно рванули в отель для проведения эксперимента. Теперь же мы двигались к развязке, причем, вопреки зловещему пророчеству Колина, спокойно, без бурных страстей.После посещения Павильона, чтобы отдохнуть от всей этой исторической мишуры, мы отправились смотреть на море. Серое, рябое от бурунов, в холодном декабрьском свете оно выглядело сурово. Я заметила, что устремленный к горизонту взгляд Оксфорда стал отсутствующим. За последние две недели в нем произошла едва ощутимая перемена – словно он уже начал подстраиваться под будущее. На Новый год мы собирались поехать кататься на лыжах, дальнейших планов не строили. Видимо, начиная с этого момента наш роман стремительно покатится под уклон. Не успею я оглянуться, как Саймон уедет и вернется Саския. Всему свое время, как говорится, и свое место.Большой ложкой дегтя в бочке меда, коей я собиралась себя ублажать по окончании романа, была Верити. Когда по время одной из встреч с Колином – мы иногда обедали вместе – я сказала ему, что Верити наверняка будет злорадствовать и читать нотации, он поразил меня одним из тех озарений, которые изредка посещают мужчин.– Почему бы ей этого не позволить? Это могло бы пойти ей на пользу…Вероятно, он прав, подумала я. Это может пойти ей на пользу. Однако я выбрала компромиссный вариант: если уж и позволять ей читать нотации, то только после того, как все действительно закончится. Иначе мне предстоит выслушивать ее кудахтанье несколько недель, а то и месяцев. Я спокойно поставлю ее в известность, когда Саймон благополучно уедет. И тогда ее причитания, вероятно, станут для меня желанным отвлечением в преддверии возвращения Саскии. Верити – большая мастерица реальных любовных связей, мне же – надеюсь – лучше удаются метафизические.Как-то позвонил Фишер и попросил меня прийти к нему в контору с офортами Пикассо. Он говорил с таким лукавством и так таинственно, что все остальные мысли мгновенно вылетели у меня из головы.– Я пригласил также Линду и Джулиуса. Ровно в одиннадцать. А потом мы с тобой где-нибудь пообедаем.– Как ты думаешь, что он задумал? – спросила я Верити на следующее утро, когда мы пили кофе.– Не знаю, – ответила она, – и вообще я не способна думать, потому что голова болит с похмелья.– Тогда не пей, – посоветовала я, продолжая думать о Фишере.Только потом мне пришло в голову, что совет прозвучал, быть может, излишне резко. Просто я еще не отошла от очередного утомительного сеанса стихомитии. Стихомития – распределение стихов между говорящими персонажами драмы с таким расчетом, чтобы каждый ответ состоял из одного стиха (гр.).

Обычно она спрашивала что-нибудь вроде: «Как ты думаешь, какая часть твоего тела нравится ему больше всего?» – а я коротко бросала в ответ, например: «Пальцы ног». После чего Верити вздыхала, у нее появлялся особый «маркианский» взгляд – отстраненный, слезливо-печальный, романтичный, – и говорила: «Он, бывало, массировал мне ноги. Это было восхитительно». Потом я говорила: «Да, секс – это восхитительно», – а она, возвращаясь из своего романтического далека, укоризненно ставила меня на место: «Я говорю о любви, Маргарет» – «А я – о сексе, Верити». Она: «Ты иногда бываешь такой жесткой». Я, раздражаясь: «Это лучше, чем растекаться как тесто. У нас с Оксфордом полное взаимопонимание». Она: «В любви не может быть взаимопонимания, она просто случается». Я: «Надеюсь, не со мной». Она: «Нам с Марком на роду было написано влюбиться друг в друга. Мы ничего не могли с этим поделать». В этом месте мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не ткнуть ее носом: «Ну, и посмотри, чем все кончилось…» Вместо этого я, как правило, варила кофе или угощала ее чем-нибудь еще и меняла надоевшую тему, которая, однако, вскоре неотвратимо всплывала вновь. «Расскажи мне о том вашем первом отеле. Это так романтично». Я рассказывала, в который уж раз. Она выслушивала и вспоминала свое: «Мы с Марком занимались этим в Грин-парке, прислонившись к дереву, ночью. Это было чудесно…» И туман снова заволакивал ее глаза.Мне приходилось заставлять себя усиленно думать о Тинторетто, чтобы, выслушивая ее растравляющие душу сетования, не взорваться: «Почему бы тебе не вернуться к нему?!» Но это было бы нечестно с моей стороны. Ведь совершенно ясно, что Марк полезен для Верити так же, как укол мышьяка. Глава 3 Счастливого, счастливого тебе Рождества, дорогая тетушка Эм! Как бы мне хотелось встретить его вместе! Шлю тебе охапки, охапки, охапки своей любви. Безумно по тебе скучаю. P.S. Я написала Фишеру насчет выставки. Очень волнуюсь. С любовью…
Когда чувствуешь себя совершенно уверенной – что в жизни случается в одном случае из миллиона, да и то если повезет, – любое проявление холодности со стороны человека, который тебе небезразличен, способно выбить из колеи. И напротив, проявление холодности со стороны человека, который тебе безразличен, может придать куража.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99