Оставаться под обаянием Тинторетто после этого было особенно трудно, и если бы в тот момент Верити споткнулась, я бы с легким сердцем могла ее подтолкнуть.– Ты такая храбрая. – Это был ее прощальный выстрел, посланный, когда, уже идя по дорожке к воротам, она оглянулась и скорчила гримасу снисходительного сочувствия.Такое я проглотить не могла.– Как твои ноги? – крикнула я вслед так, чтобы слышала вся улица.– Марк каждую ночь растирает их лавандовым маслом. Он так ласков со мной теперь…Господи милосердный, подумала я, мы сами создаем себе иллюзии и сами же разочаровываемся. Эта мысль заставила меня взглянуть на наши с Оксфордом отношения как на «внештатный» волшебный фокус.Но этот обмен колкостями был легкой царапиной по сравнению с раной, нанесенной мне чуть раньше Саскией во время телефонного разговора. Началось все вполне спокойно: она сообщила, как сильно ждет возвращения домой, и как удивительно, что в это же время на следующей неделе… Ну, и так далее. Словом, все, что положено говорить в подобных случаях. Но потом ее речь чуть изменилась – уж мне ли ее не знать! – и у меня тревожно забилось сердце.Да, она с нетерпением ждала возвращения домой, но собиралась подыскать подходящую студию – только для работы, – чтобы, когда приедет отец, он мог бы там остановиться, потому что Фишер неожиданно оказался более энергичным, чем можно было ожидать, и нашел место, где уже осенью можно будет организовать выставку. В подтексте звучало: пора наводить мосты. Значит, Дики приедет – пусть даже только на открытие выставки, – и это снова отбросит меня назад, вернет память о былых вернисажах и прочих художественных мероприятиях с царившей на них амикошонской атмосферой, во время которых вес суетились вокруг него, раболепствовали, а он, герой дня, в конце концов неизменно напивался в стельку, моя сестра ходила вокруг него кругами с широкой улыбкой на лице, стараясь делать вид, что все в порядке, всегда стараясь делать вид, что все в порядке, – одному Богу известно, чего это стоило Лорне. Только на сей раз все окажется еще хуже, потому что теперь это будет выглядеть как возвращение героя.Вот откуда ощущение, что с меня содрали кожу.Вторую бутылку шампанского мы унесли в спальню, где легли в постель, тесно прижавшись друг к другу.– Ты готов к тому, чтобы выслушать исповедь? – спросила я. К тому времени я уже поняла, что любви мы больше предаваться не будем. Пришло время смены амплуа. Я собиралась облегчить душу, рассказав ему о своем прошлом, и рисковала остаться слишком незащищенной. Он не был больше моим любовником. Мужчина по имени Оксфорд уже переступил черту. И если этому самому мужчине по имени Оксфорд суждено и впредь кем-то оставаться для меня, то, конечно, другом.Итак, я рассказала ему все. Ощущение было такое, словно облака и я вместе с ними понеслись по небу назад, через все эти минувшие годы.– С этим он и уехал, – закончила я. – Дочь любит его, ни за что не требуя отчета, так же, как любила его ее мать.– Ты винишь Саскию?– Нет.– Тогда почему бы тебе не позволить ей наслаждаться своим счастьем?– Потому что мне невыносима мысль, что он останется безнаказанным.– Человек никогда не остается безнаказанным, – возразил Оксфорд. – Поверь мне.– Ты чем-то огорчен?– Я думаю, – ответил он. – И пью.Я откинулась на подушку и подняла стакан:– Выпьем за твой успех. Ты его заслуживаешь.– Гм-м… – неопределенно промычал он и обнял меня за плечи. Мы чокнулись. Потом он положил мою голову себе на грудь и сказал: – Я кое-что тебе расскажу.– Кое-что, чего ты не мог рассказать не напившись? – язвительно заметила я.– Ага. Теперь моя очередь исповедаться. Ты хотела знать о моем прошлом и о том, почему именно Никарагуа? Ну что ж, слушай.Это было последнее, чего я ожидала: мы оба сняли маски и вышли на авансцену перед опустившимся занавесом. Я навострила уши, как он велел, и сидела неподвижно, почти не дыша.– Я познакомился со своей будущей женой, еще когда учился в архитектурном институте. Она работала секретаршей, хотя рассматривала эту работу как временную, потому что хотела стать моделью. Она была очень красива и очень молода. С матерью и теткой они бежали, спасаясь от режима Сомосы, и поселились в обшарпанном маленьком домике в пригороде Лондона, в Ханслоу. Мне было двадцать четыре года. Ей – девятнадцать. Все мои друзья-студенты обожали ее. У нас была весьма разгульная компания – никто не осмеливался явиться на утренние лекции, не страдая похмельем и не имея в запасе истории о девственнице, накануне лишенной им невинности. Мне все это страшно нравилось. Она работала в деканате, и вдруг все мы стали искать предлог, чтобы заглянуть туда. Мы сходили с ума от ее прекрасных глаз, и еще она была превосходно сложена. Миниатюрная, слишком миниатюрная, чтобы стать моделью. Она ни с кем не флиртовала, со всеми держалась одинаково дружелюбно. Каждый из нас пытался ее куда-нибудь пригласить, но она всегда отказывалась. Мы разве что пари не заключали: кому это все-таки удастся. Беспечные юнцы.Так продолжалось около года, и в итоге нам пришлось сдаться. Но для меня это стало просто наваждением. Я нравился женщинам, и меня раздражало, что она не соглашалась даже встретиться со мной. Меня заело, и я начал ухаживать серьезно. Цветы, проводы до метро, чтение стихов – ну, обычный набор. Поскольку тогда я уже подрабатывал, стал делать ей подарки. И бывать у нее дома. Познакомился с мамой, с теткой и все такое прочес. Постепенно Хани уступила. Но не в постели. А я был настолько одержим этим, что в конце концов женился на ней. И все были счастливы. Я получил нечто экзотическое, чем можно было хвастаться, и охотно хвастался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99