Она молча прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
— Тебе тоже нужно отдохнуть, — сказал Габриель Морису. — Ты должен защищать Сару и завтра.
Поставив поднос на край стола, Морис взял с него чашку и стал пить, поглядывая на Габриеля поверх ее края.
— А кто же защитит меня от тебя, пока я сплю?
— Тебе незачем бояться меня, — ответил Габриель. — Хотя убрать тебя мне было бы крайне приятно.
— Что ж, похоже, ты убедил меня, мне уже чуть-чуть легче.
Поставив пустую чашку на поднос, Морис в последний раз глянул на Габриеля и прошел в спальню для гостей, не забыв повернуть изнутри ключ в замке.
Габриель криво усмехнулся. «Глупый смертный, — изумлялся он, — может чувствовать себя в безопасности за хлипкой деревянной дверью».
Привыкший бодрствовать ночью, он неустанно расхаживал взад и вперед по комнате, пропитанной запахом чеснока. Взглянув на ладонь, он отметил, что ожог от соприкосновения с распятием Мориса еще не зажил.
Чеснок и святая вода, солнце и серебряные кресты-такие привычные вещи, но они ослабляли и разрушали его.
Развернувшись, он уставился в окно и в глубокой ночной тьме ощущал присутствие другого бессмертного.
— Антонина.
— Да, Джовани, я здесь,
— Оставь ее, уходи отсюда.
Он знал, что она улыбается, чувствуя страх, выворачивающий ему внутренности, страх за Сару.
— Я отомщу, Джанни, Но ее страдания будут исчислены днями и годами, а твои продлятся вечность.
— Нина!
— Слишком поздно, Джовапни. Ты не должен был отказывать мне. Я лишь хотела подарить тебе одну ночь наслаждения, а теперь подарю бесконечное множество ночей, наполненных болью. И ты, чувствуя ее мучения, Джанни, будешь страдать вдвойне. Это будет моя месть.
— Нина, подожди…
Но она уже ушла.
Проклиная себя и Нину, он отправился в спальню Сары, чувствуя необходимость убедиться, что с ней все в порядке.
Он вошел и долго смотрел на нее, лежащую в длинной белой рубашке, завязанной лентами под горлом, с золотыми волосами, разметавшимися по подушке. Она была похожа на ангела, спустившегося с небес. Ее кротость и чистота заставляли его страдать по собственной загубленной невинной душе.
Бесконечно нуждаясь в ней, изнемогая от страшных предчувстьий, он скользнул под покрывало, прижимая ее к себе.
— Габриель? — тут же пробудилась она.
— Спи, дорогая, — прошептал он.
— Что-то случилось?
— Нет, любовь моя, я лишь хотел побыть с тобой.
Вздохнув, она прижалась к нему, обнимая, переплетаясь с ним ногами.
Он закрыл глаза, наслаждаясь ее близостью, вдыхая ее запах. Ее тепло прогоняло одиночество из его души, спасая ее от мрака. Прикоснуться к ней было для него так же необходимо, как утолить свой голод.
Но он не хотел сейчас обладать ею, в ее объятиях он искал лишь покоя и мира.
Сара… Он знает ее так недавно, меньше четверти века. Двадцать один год — такая малость по сравнению с веками, которые он бродил по земле. Но эта малость была для него дороже пустых одиноких странствий в веках. Впервые он был счастлив.
Он почувствовал ее взгляд на своем лице и руки под своей рубашкой.
Открыв глаза, он сразу увидел ее лицо, обращенное к нему, открытое и взволнованное.
— Люби меня, — прошептала она. — Умоляю, Габриель, люби меня, ты нужен мне. Мне так страшно…
«Так же, как и мне», — подумал он.
Габриель боялся теперь сильнее, чем когда-либо. Что будет с ним, если Нина отнимет у него это слабое, хрупкое создание? Он не вынесет груза вины, который придавит его.
С низким стоном он зарылся лицом в волосы Сары, а затем, освободившись, закрыл ее рот своим. Их языки встретились, и это ощущение было подобно огню, мгновенно воспламенившему каждый дюйм его тела, распространяя в нем свет. Он стиснул ее, бесконечно желая, забывая о том, что надо быть нежным. Она принадлежала ему. Хорошо это или нет, но она будет принадлежать ему всегда. Чтобы защитить ее, он готов сразиться с кем угодно и под жарким солнцем, и в пекле ада.
С низким урчанием, почти рыданием, он проник в нее, утонув в ней, наслаждаясь ее атласной мягкостью, желая, чтобы и ей было так же хорошо, как ему. И все же он был уверен, что она никогда не поймет, что значит для него ее любовь, прикосновения к ней. Она была такой живой, такой возбудимой, порывисто откликавшейся на его ласку, мгновенно устремляясь к нему. И ее доверчивость и устремленность значили для него больше, чем плотское удовлетворение.
Позже, когда на просветлевших небесах уже поблекла луна, Джованни Онибене неотрывно смотрел на женщину, спящую на его руках, чувствуя себя, скорее, человеком, чем монстром.
ГЛАВА XXIV
Сара пробуждалась медленно, чувствуя свое тело, еще подрагивающее от наслаждения. Габриель любил ее всю ночь, так долго…
Габриель! Она повернула голову и увидела его, лежащего рядом с закрытыми глазами. Она перевела взгляд к окну и заметила, что еще не рассвело, а значит, дневная летаргия не могла уже овладеть им.
Очень нежно она провела кончиками пальцев по его губам, испытывая взрыв наслаждения, когда он коснулся их языком.
Веки его поднялись, и она увидела свое отражение в глубине его прекрасных серых глаз, обрамленных густыми черными ресницами.
— Доброе утро, — проговорила она.
— Доброе утро, дорогая.
Взгляд его пробежал по ее лицу. Как же прекрасна она была: губы, слегка распухшие от его поцелуев, золотые волосы, в беспорядке разбросанные по плечам, а ее глаза… Он готов был пожертвовать следующими ста годами своей жизни, лишь бы, просыпаясь, видеть каждое утро Сару, смотрящую на него, как сейчас, голубыми глазами, полными любви.
Он поцеловал ее очень нежно, проводя руками по атласной коже, лаская вновь тело, которым обладал всего лишь час назад, изгибы которого уже так хорошо знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100