По-прежнему обнаженная, но не грязная. Прекрасная, как робот.
Она идет за своей пищей, и с ней еще две. Одна маленькая и очень худая, с короткими волосами и большими грудями, у другой прямые волосы, азиатский разрез глаз и острые маленькие груди.
Голубые женщины, кажется, обладают силой притягивать нас, смешивая наше сознание со своим, общаясь посредством эмоций, а не слов. Я узнаю, что маленькая – самая старая, ей почти сто лет. Две остальные просто девочки. Одной семь, а другой, моей, только четыре года. Несмотря на разницу в возрасте, все выглядят лет на двадцать. Самая юная по-детски бежит прямо к нам.
– Я беру первую, – говорит Христиан, имея в виду мою большеглазую.
– Пошел ты, – говорю я напряженным голосом, вкладывая в эти слова мои спрессованные эмоции. После этого он отступает.
Я знаю, что девушке всего четыре года. Мне становится жутко, когда я сравниваю ее с человеческой четырехлетней девчушкой. Но я не позволяю этим мыслям помешать мне. Эти женщины пришли из другого мира, где секс – обычное дело, не более важное, чем поход в туалет. И как ни странно, незрелость делает ее еще более привлекательной. Она невинна. Полна жизни.
Когда она подходит ко мне, то лишь заглядывает мне в глаза. Высасывая всю мою силу, подчиняя себе. Если бы она попросила меня сейчас отправиться в забвение, я бы согласился ради нее. Я бы надел на себя оковы и стал ее рабом, как коровы на молочной ферме. Сексуальный раб четырехлетней девочки.
Она нежно берет меня за руку. На ее лице легкая улыбка, совсем детская, она машинально прикусывает край губки. Ее огненные брови изгибаются, и я снова окунаюсь в ее БОЛЬШИЕ глаза-озера. Плаваю в светящихся голубых эмоциях.
И теперь я понимаю, что на самом деле буду вкушать это совершенное существо совсем недолго.
* * *
Пока Христиан пытается придумать, как заманить их на наш склад, я замечаю два маленьких слова, отпечатанных на животе голубой женщины.
Они гласят: «Зоны наслаждения», а рядом – пять стрелочек, указывающих на части ее тела, приносящие удовольствие: рот, задний проход, обе груди и влагалище.
[СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ]
ЛЯГУШАЧЬИ БАНДЫ

* * *
Мы решили, что лучше будем непристойно трахать голубых женщин без конца, чем вернемся к скучной работе. Гробовщик, наверное, уже наложил в штаны от злости. Он не простит нас.
Я сказал «без конца», но лично у меня конец наступил очень быстро. Я трахался совсем немного. Моя голубая была так голодна, что просто затолкала мой инструмент внутрь и заставила меня кончить меньше чем за две минуты. И одного раза хватило, чтобы накормить четырехлетнюю девочку. Наверное, это были лучшие минуты в моей хреновой жизни, но под конец меня постигло разочарование.
Христиану, наоборот, повезло – он получает удовольствие со всех сторон, кувыркается по всей комнате и бьется об стены в экстазе, стараясь удовлетворить двух бестий, которых привел. Но на самом деле это они пытаются удовлетворить себя. БОЛЬШОЙ Голод. Громкий шум падающих предметов и крики. Голубые женщины не умеют кричать по-настоящему, но могут производить свистящие звуки.
Он терпит поражение.
Я решаю прийти на выручку.
* * *
Божье око:
Мое зрение не сразу разбирается, что к чему. Слишком много туда-сюда, свет стробоскопа, который Христиан купил четыре года назад в ломбарде, тоже бьется в оргазме. Изломанные существа, как водные рептилии, нападают на человека-облако, перемещаясь, находя удобные позиции для траханья. Это напоминает грязевой поток, вода сочится по волосам, все гудит умм-ммм-ммм…
Все это раздражает. Возвращаюсь в свое тело, к моей голубой женщине, кажется, она скучает, но чем-то взволнована. Она просто уставилась на меня, ничего не говорит, просто смотрит. Я слишком застенчив, чтобы выдержать ее взгляд, сижу, потягиваю бренди.
Потом предлагаю ей.
– Хочешь выпить?
Потом понимаю, что ей всего четыре года:
– Ладно, забудем. Тебе еще рано.
Я чувствую себя педофилом.
* * *
Когда две голубые дамы закончили с Христианом, они стряхнули влагу со своей гладкой голубой кожи, красиво, а потом ушли. Они оставили по себе две вещи: мою голубую малышку, которая до сих пор таращится на меня не мигая, и открытую дверь – в проеме мы видим многочисленную шайку древесных лягушек, которые явно откуда-то смываются, как преступники.
– Почему она не ушла? – спрашивает Христиан, показывая на голубую девушку.
Квакают лягушки.
Я пожимаю плечами, а он садится на ящик из-под молока рядом со мной. Немного дрожит от тяжелого труда, присоединяется к свежезажженной сигаре.
Он говорит:
– Они как тараканы.
– Кто? – спрашиваю я. – Лягушки?
– Нет, голубые женщины. Они отвратительны.
Я встревожен, прихлебываю бренди.
– Поче…?
– Сесил был прав. Грязные, больные шлюхи. Мерзость.
Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Мне неловко, но я не показываю своих чувств. – Мне нравится моя голубая девушка.
– Она не уходит. – Он смотрит, как она сидит в стороне и таращится на меня. – Что ты собираешься с ней делать?
– Оставлю у себя в комнате, – отвечаю я.
– Это так противно.
– Почему ты их ненавидишь? – Я пью. – Они такие невинные.
– Вот именно поэтому. Они невинны. Невинность отвратительна.
– Это довольно смелое утверждение, – говорю я. – Что именно ты ненавидишь?
– Просто ненавижу, ненавижу детей, ненавижу инвалидов, ненавижу идиотов. Простые умы скучны, как ад, и я не могу находиться рядом с ними. Невинность просто безобидный синоним невежества, а я ненавижу всех тупиц.
– Но тупицы ничего не могут с собой поделать, – говорю я и делаю глоток.
– Мне все равно. Глупость – это зло.
– Называть невинность злом и есть зло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69