Поспешно, захлебываясь, он принялся рассказывать. Мысли, воспоминания теснились, не поспевали друг за другом. Ему хотелось ничего не пропустить, поведать и о чужих мирах, и об "игроках", и о том, как вступил с ним в борьбу… Собственный рассказ увлек его, он как бы заново проходил через все перипетии – и перестал следить за двойником. Когда же снова глянул на него, кого считал своей копией, чуть не застонал. На него с издевкой смотрели глаза ничего не понимающего человека, вынужденного слушать нелепости, но отказывающегося верить хотя бы одному слову.
Теперь Грэм понимал, что снова обманулся: он попал не в свой мир. И двойник – это всего лишь кукла, фигура, понадобившаяся "игрокам" для осуществления каких-то стратегических планов. Просто пешка без собственных мыслей и чувств, годная лишь на то, чтобы безропотно совершать ход за ходом в непонятной игре.
Сейчас, перебирал крупицы воспоминаний, которые принадлежали действительно ему, Грэму Троолу, он приходил к пониманию, что до схватки с роботами был точно такой же покорной фигурой. Прежние его приключения строились на одном лишь действии: без мысли, без рассуждений, без понимания возможных последствий. Он просто реагировал в зависимости от обстоятельств. Кое от каких остатков этой духовной пассивности он не избавился и по сей день.
Грэм снова посмотрел на двойника. До чего же настоящим, живым он выглядел… Ему не доставало только одного: способности возвыситься над собой, выйти за тесные рамки заранее расписанной роли.
Грэм покачал головой. Наверное, он сам был фигурой в игре, куклой, марионеткой в одном из бесчисленных марионеточных миров. Но каким-то чудом ему удалось совершить проход пешки – шаг за шагом он добрался до противоположного края доски и превратился в ферзя. Теперь он желал невозможного. Стать "игроком".
Он сам знал, что это невозможно.
Но он попытается.

II. БЕСЕДА В СТУДИИ
1
В пятнадцать лет гимназист Адам Лемхович увлекся космосом. Комната его понемногу наполнялась моделями ракет, толстыми книгами и папками, набитыми вырезками из газет и журналов. По вечерам молчаливый близорукий юноша запирался, чтобы часами рассматривать фотографии, переданные на невероятные расстояния в миллионы километров. Безмолвные лунные кратеры, красные скалы и пески Марса, странные потоки, обнаруженные на поверхности Энцелада, загадочное темное полушарие Япета, трещины во льдах Ганимеда… Все это прямо-таки зачаровывало Адама, который, стоило ему закрыть глаза, мечтал о межпланетных полетах, о славе и подвигах.
Время внесло в эти мечты свои прозаические коррективы. Спустя еще пятнадцать лет Лемховичу стало ясно, что космонавтом ему никогда не быть. В шансы на совершение подвига он тоже перестал верить. От старой мечты осталось основное – жажда славы. Подобной всем молодым научным сотрудникам, он вынашивал несколько революционных идей, твердо веря, что рано или поздно они принесут ему Нобелевскую премию.
Идеи оказались несостоятельными. Они породили несколько статей, почти бесследно утонувших в море публикаций. И все же судьба была благосклонна к Адаму Лемховичу. В сорок пять лет – по прошествии третьего пятнадцатилетнего срока – его мечта сбылась самым блестящим образом: он не только получил Нобелевскую премию, но и завоевал шумную (как он тогда считал – вполне заслуженную) славу.
В шестьдесят Адам Лемхович мечтал лишь об одном: быть обыкновенным, никому не известным пенсионером.
Сидя в просторной гостиной безликого гостиничного люкса, он печально качал головой. С неудобствами славы он давно примирился и уже потерял надежду когда-либо от них избавиться. Влачить бремя всемирной известности до конца жизни – такой приговор ему вынесла судьба. Адам Лемхович, Лауреат Нобелевской Премии, Человек, Изменивший Наш Мир, Изобретатель Нового Искусства и прочее в том же роде… Он не жаловался, ибо давно заметил, что окружающие воспринимают его жалобы как кокетство капризной знаменитости, а в результате удваивают знаки внимания, вместо того чтобы оставить его в покое. Им, по всей видимости, трудно было понять, что значит почти не иметь личной жизни, целиком принести свою научную карьеру в жертву бессмысленным симпозиумам и коктейлям, отвечать на тошнотворно однообразные вопросы бесчисленных интервьюеров. Миру нужны были знаменитости, а когда их недоставало, он сам их создавал.
Приглушенный зуммер прервал его размышления. Лемхович с пыхтением дотянулся до нужной кнопки, нажал. На экране появилась симпатичная молодая девушка в очках (очки были последним писком ретро-моды).
– Вы заказывали международный разговор…
– Да-да! – нетерпеливо воскликнул Лемхович. – Связывайте!
Девушка кивнула, и вместо нее на экране возникла знакомая гостиная его загородного дома. На стенах висели снимки спутников Юпитера, напоминание об увлечении юности. Марта сидела в старом кожаном кресле напротив видеофона. На ней было ее любимое черное платье с белым кружевным воротничком. Лемхович часто в шутку повторял, что в нем она выглядит минимум на тридцать лет моложе. Но сейчас Марта выглядела внезапно постаревшей, она сгорбилась так, будто на хрупкие плечи лег невидимый груз. Покрасневшие глаза выдавали недавние слезы. Жена не двигалась, только пальцы нервно теребили носовой платок.
Марта плакала! Лемхович был до того поражен, что ничего не сумел придумать взамен заранее приготовленного бодрого начала.
– Привет, Марта! Что нового дома?
Она медленно подняла глаза, и в них читались такая растерянность и такое отчаяние, что Лемхович похолодел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43