— Счастливо! — крикнул я.
Для меня это было самое искреннее пожелание, которое когда-либо произносилось со дня творения. Очень скоро Тереза превратилась в маленький светлый силуэт на платформе, очень прямой, очень ясный — я никогда не видел ничего красивее. И ты уезжаешь! Я резко закрыл окно, сел в угол и принялся созерцать фотографию площади Св.Марка в Венеции. Поезд дал свисток и стал набирать скорость, пересекая долину. Я знал, что, повернув голову налево, увижу дом и парк, но воздержался. «Это только начало — сказан я себе. — Стоп. Новый пункт. Постарайся смотреть на вещи разумно, покажи, что ты большой мальчик. Найди другую мысль, чтобы первая вылетела из головы (какая чушь…) Вот вторая мысль: произошло нечто таинственное. Тайна. Языческие мистерии, совершаемые в полнолуние, — что они собой представляли? Счастье? Это и есть счастье? Увидеть один раз и вспоминать всю оставшуюся жизнь?!» Я понял, что кричу. Это не случалось со мной довольно давно и в какой-то мере было даже забавно. Как говорится, надо просто привыкнуть.
VII
Мои воспоминания о последовавшем периоде не совсем отчетливы. Я кидался от одного занятия к другому, приходя в себя лишь ночью в постели, одинокий, как зверь, зализывающий свои раны. К счастью, новая работа, которую мне поручил Берни, позволяла отвлечься. Девицы Сен-Жермена, все очаровательные создания не старше 21 года, безумные девицы, утопавшие в волнах поп-музыки; и Вержю, как безумный снимающий их своим «Роллеем». Девицам нравилось поверять мне свои секреты, рассказывать о своей жизни, вплоть до тех далеких дней, когда они еще жили дома. («Мои родители… О Боже, не говорите мне о родителях, вы правда хотите, чтобы я рассказала о своих родителях?») К трем часам одна из них оставалась со мной, словно маленький сувенир ночи. Мы заканчивали беседу в постели в одной из комнат на задворках Сен-Жермена, Шарантона или Монтружа. В каждой я тщетно пытался найти лекарство от своего недуга. В этих едва созревших устах, отдававших винно-табачным перегаром, я искал надежду на избавление. Их всегда звали Лилиан, Даниель или Нора. Одна из них, раздеваясь, все время переступала с ноги на ногу, как будто ей ужасно хотелось пописать. У другой были кроткие невинные глаза; но как только она оказалась голой, они загорелись бешеной страстью. Мы объезжали все новые закоулки на машине Вержю, молодого человека, любившего колесить по пустынным улицам. Новый клуб. Еще одна исповедь. Какая-то бывшая княгиня, отличавшаяся изысканностью манер. Но когда мы стали танцевать, ее груди вдруг обхватили меня, словно вторая пара рук, и ее губы страстно прижались к моим. По какой-то неведомой причине (подобной причинам некоторых редких болезней) я играл в эту игру совершенно искренне. Мое сердце было всюду сразу, воспламеняясь во время оргазма. Потом, лежа на простыне, я пытался найти магнитный полюс своей жизни, и вновь ко мне возвращалась Тереза Я вспоминал ее жесты, ее особую манеру изгибать спину и ее слова: «О, Серж, я никогда больше не смогу заснуть, если не почувствую на лице твое дыхание». А где была при этом Ким? Под утро я лежал рядом с ней, в лучшем случае пьяный, не буйный, не печальный, не веселый, только задумчивый. Но эта безмятежность была хрупкой. Кошмары, таившиеся во тьме, только и ждали, когда я потеряю бдительность. Во сне я шагал по тротуарам, которые кишели ужасными осклизлыми чудовищами. Они корчились в предсмертных судорогах — безголовые, одноглазые или со ртом на животе. Я должен был пробираться между ними и ни в коем случае не касаться, чтобы не превратиться в одного из них. Потом я внезапно пробуждался. ’Ты без конца ворочаешься. Мне это надоело», — жаловалась Ким.
Новый сон — но сон ли это был? Удобно устроившись на потолке, я взглянул вниз, на самого себя, спящего. «Ты превосходно выглядишь! — заметил я. — Просто превосходно… — Кто это сказал?.. — Ты, ты, идиот. Тут больше никого нет… — А кто это сказал? Я же слышал голос… — Идиот, это крыша твоего гроба отражает звуки твоего голоса.»
Во время одной из таких астральных прогулок я встретил самого Бога.
— Как поживаешь, Сагар?
— Неплохо, сир, а вы как?
— Ты выглядишь неважно, друг мой, в чем дело?
— Я спрашивал себя, Господи, что происходит после смерти.
— Какой смерти?
— Моей, к примеру.
— Ты сам прекрасно знаешь. Ведь ты уже мертв.
Бог рассмеялся, а я опять проснулся.
Если бы можно было с помощью какого-нибудь трюка вернуть нормальный сон. «В конце первого акта все персонажи застывают, словно заколдованные. Камера медленно следует за Накилем, который бродит среди застывших танцующих пар в поисках Гретель…»
В конце второй недели Ким решила, что я устал. Она тоже устала. Моральный дух команды покоился на прочном фундаменте. «Нам нужно съездить куда-нибудь для восстановления сил», — сказала Ким — без проблем. Каждый ее прозрачный нерв знал свое место. Она просто взяла меня за руку и отвезла в Рамбуйе к Сторкам, каким-то своим друзьям, у которых был коттедж на опушке леса. Присущие Ким легкие и приятные манеры должны были помочь мне. («Мне кажется, ты никогда не был таким. В какой буре ты потерял свои паруса?») В воскресенье вечером я совершил большую прогулку по лесу. Вернувшись, я застал Ким спящей и долго смотрел на нее. Да, она утратила свой блеск. «Сравнивать значит разрушать», — говорил я себе. И разрушал.
Ким открыла глаза и улыбнулась.
— Какое приятное солнце, — сказала она, зевнула, потянулась и, поднявшись с шезлонга, взяла меня за руку.
— Давай поговорим, теперь самое время, — предложила она. — Пойдем со мной, Серж-с-широкими-плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42