А потом, в один прекрасный день, твоя жизнь кончится!
Голос Энни звучит все громче и громче, в нем появляется истерическая нотка. Никогда в жизни Оливер не слышал от нее такой длинной речи. Сушилка последний раз громыхнула и затихла. Ничто теперь не заглушало голос Энни. Худосочные чертенята моментально перестали возиться и, разинув рты, стали наслаждаться бесплатным аттракционом. Даже их мамаша уже не запихивает в сумку белье, а бесцеремонно пялится на Энни.
— Все самые важные решения в твоей жизни будешь принимать не ты, а другие люди, — пророчествует мать Оливера. — Тупоголовые критики и коллекционеры, неспособные отличить произведение искусства от бумаги для обоев, станут главными судьями твоего творчества. Если ты хочешь жить так — ради Бога, это твоя жизнь, а не моя. Завалишь экзамен по математике — пеняй на себя. Я тебе ничем помочь не могу. Ты сам должен решать свои проблемы. Ты или они — кто-то победит, а кто-то проиграет. На мою помощь не рассчитывай. Единственное, чем я могу помочь, — своим примером. Смотри, что они со мной сделали.
— Мама, — шепчет Оливер.
— Полюбуйся, что они сделали с твоей матерью!
— Но мама же.
— Что?
— Ради Бога, замолчи.
Энни не может остановиться. Ее филиппика продолжается.
Тогда Оливер швыряет учебники и тетради на пол и бежит к двери. На улице темно, осенний вечер. Возле входа в супермаркет Оливер останавливается, смотрит невидящим взглядом на механическую лошадку для маленьких детишек.
По его лицу текут слезы, и он ничего не может с этим поделать. Только бы не встретиться с кем-нибудь из одноклассников. Стоит, рыдает. Подходит какой-то старый хрен, спрашивает, не обидел ли его кто.
— Все нормально, — бормочет Оливер.
— Может быть, у тебя что-то болит?
— Отстаньте вы от меня! — рявкает Оливер, заразившись материнской злобой.
Старого хрена как ветром сдуло. Потом из прачечной выходит мать. В одной руке у нее корзинка с бельем, в другой — учебники и тетради.
Энни сваливает все это на заднее сиденье машины, захлопывает дверцу и направляется к супермаркету. Оливер по-прежнему упорно разглядывает механическую лошадку, словно всю жизнь мечтал на ней прокатиться.
— Оливер, — скрипучим голосом говорит Энни. Ее голос раскатывается гулким эхом.
— Что?
— Марш за мной.
В супермаркете она сосредоточенно катит тележку вдоль товарных полок, Оливер плетется сзади. Мысль о пище вызывает у Энни отвращение, она буквально заставляет себя дотрагиваться до съестного. Свежие овощи исключаются — не будет она с ними возиться. Зато четыре коробки готового риса Энни берет не раздумывая. Она не ела эту гадость с детства, когда пришлось провести целое лето в Питтсбурге у тети. В тележку же отправляются замороженные ужины и готовая пицца. Оливер смотрит себе под ноги. Пару раз мать спрашивает, чего он хочет, но Оливеру все равно. Возле полки с овсяными хлопьями они останавливаются. Какой-то пухлый дядька в ветровке не может обойти их тележку, и Энни освобождает ему путь.
— Выбирай что хочешь, — говорит она Оливеру. Тот пожимает плечами. Тогда Энни берет первую попавшуюся коробку — хлопья “Корн-Чеке”.
— Ой, а я вас знаю, — раздается голос сзади. Энни оборачивается и видит, что пухлый дядька смотрит на нее. Физиономия у него не из приятных: нос сломан, одна скула расплющена, словно кто-то со всей силы ударил по ней молотом. Страшилище дружелюбно улыбается Оливеру, а его матери говорит:
— Вы ведь художница, да? Та самая, которая делает ящики.
Он весело смеется. Но откуда он ее знает? Может быть, он был на маленькой выставке, которую Энни устраивала в городской библиотеке в прошлом году?
— Вы меня видели в библиотеке, да?
— Нет, мы с вами познакомились в булочной, помните? Мы познакомились в булочной.
Энни становится трудно дышать. Что она должна делать? Были какие-то инструкции, но она все забыла.
Урод снова смотрит на Оливера.
— Ваш сынок?
Понятно. Он хочет, чтобы она отослала Оливера.
— Милый, нам нужно купить… Как называются такие замороженные котлеты?
— “Робопопс”, — угрюмо отвечает Оливер.
— Да-да. Пойди-ка принеси их.
Оливер походкой сомнамбулы удаляется. Тогда мужчина говорит:
— Завтра, в семь утра. Знаете, где находится ресторанчик “Парк энд райд” на Шестьсот восемьдесят четвертом шоссе?
— Где-где?
— Ну вы наверняка его видели.
— Да, знаю.
— Ждите там. Я приеду, вы сядете ко мне в машину. Ясно?
— Да.
— Вы нормально себя чувствуете?
— Да.
— У вас вид какой-то странный.
— Со мной все в порядке.
— Что я вам сказал?
— “Парк энд райд”. Шестьсот восемьдесят четвертое шоссе. Я жду, потом вы приезжаете… Я сажусь в вашу машину.
— Все правильно.
У мужчины такой вид, будто он хочет уйти, но что-то его задерживает.
— Послушайте, — наконец говорит он. — Все будет нормально. Он не сделает вам плохого. Он неплохой парень. Иногда он бывает крут, если дела идут не так, как ему хочется. Но если вы сделаете все, что он приказывает, ничего плохого не случится.
Энни стоит, слушает, пытается справиться с дыханием.
— У меня тоже есть ребенок, — продолжает приплюснутый. — Девочка, немножко постарше, чем ваш парень. Я очень хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете.
Он начинает удаляться.
— Как вас зовут? — кричит Энни ему вслед. Мужчина оборачивается.
— Что?
— Как ваше имя?
— Ни к чему вам мое имя. Я не могу вам его сказать.
— Как же мне вас называть?
— Никак не называйте. Или называйте, как хотите. — Он смотрит на полку, где выставлены коробки с хлопьями “Джонни Яблочное Семечко”. — Можете называть меня Джонни Яблочное Семечко, мне все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97