Другими словами, он, как всегда, выглядел пугалом.
- Привет, Чарли, - адресовался он ко мне, - Рад тебя видеть.
С Хенком Мантом мне не раз приходилось общаться за последние десять лет. Он руководит небольшим отделом в ЦРУ - настолько небольшим, что его не встретишь ни в перечне отделов, ни в графике работы ЦРУ - эти документы постоянно совершенствуются в соответствии с требованиями дня, на предмет чего в ЦРУ держат двух старых опытных юристов, проверяющих, обновляющих и вносящих поправки. Излишне говорить, что само совершенство этих списков и графиков превращает их в пустые бумажки, и оперативные работники тратят уйму времени, чтобы увильнуть от их предписаний и действовать по собственному усмотрению. Хенку-то вообще ничего не стоит обманывать администрацию: начальство как бы не знает о его существовании, раз его отдел нигде не числится. Так уж сложилось с самого его появления в ЦРУ поручения, которые ему давали, были необходимы, но носили такой характер, что обычные оперативники, народ не особо брезгливый, от них нос воротили. С самого начала он достиг почти невозможного: стал единственным человеком, который вхож и в ФБР, и в ЦРУ. Служить связующим звеном между этими двумя конторами, испытывающими друг к другу патологическую ненависть, - задача потруднее, чем вырваться из лап венгерской тайной полиции. Во времена маккартизма он выполнял самую грязную работу для Федерального бюро расследований и с тех давних времен сохранил неприязнь ко всем этим коммунистам, социалистам, либералам и прочим левым - все они ему на одно лицо. Однако было бы ошибкой относиться к Хенку Манту однозначно: ну мол, ещё один оголтелый антикоммунист. Он не так прост, умеет рядиться в личину утомленного, далекого от житейской суеты академика, а на самом деле чрезвычайно опасен постоянной готовностью разрушить все на свете во имя своей жестокой и непримиримой идеологии. Считая, что все люди во всякое время имеют право на собственный политический выбор, он способен учинить погром, чтобы обрушить на нас свободу, как он её понимает.
А я в то утро сидел напротив него в кабинете своего начальника, пытаясь поудобнее расположить ноющее от побоев бедро, и Пабджой сладко пел, будто мы, мол, счастливы, что наши американские друзья проявляют интерес к нашему делу. И заверял Хенка, что тот немедленно получит от меня самую полную информацию. При этом Пабджой упорно рисовал что-то в своем желтом блокноте, а Хенк ерошил волосы. Рассказывая о том, что, по моему мнению, следовало знать Хенку, я, сам не зная почему, умолчал о Марке Сегюре. Выслушав все внимательно, Хенк тяжко заворочался в кресле и приступил к сложному ритуалу вытряхивания и набивания трубки.
- Хотел бы узнать, Чарли, как ты сам оцениваешь ситуацию.
- Если верить косвенным уликам - и только косвенным, других у нас нет, - Маршан был чьим-то агентом. Допустим, работал на КГБ, или на разведку другой восточноевропейской страны. При этом условии я вижу три версии. Его одолели муки совести, он отказался от дальнейшего сотрудничества, ему пригрозили разоблачением. или от него потребовали такого, чего он, при всей гибкости своей морали, сделать не мог. Наконец, какая-то из западных служб безопасности, возможно даже, просто сотрудник, частное лицо, поймал его за руку и опять же пригрозил вывести на чистую воду. Эдак дружески, по соседcки шантажировал - дело житейское.
- Логично, - одобрил Хенк, - А какая версия более вероятна?
- Первые две уязвимы, - ответил я, - Что-то не верится в приступ совести у человека, который торговал своей страной два десятка лет. Не взбунтовался, когда русские задушили Венгрию, спокойно перенес "пражскую весну", а вторжения в Афганистан, видите ли, не вынес.
- Согласен - это маловероятно.
- Как если бы французы ни с того ни с сего отказались давать деньги из государственного бюджета на игры НАТО.
- Понял, - сказал Хенк, - И вполне согласен.
- Стало быть, остается шантаж, - заключил я.
- А вот этого быть не может, - вмешался Пабджой. - И никто меня не убедит, будто бы искушенный, высшего ранга агент с огромными связями испугался придурка, сказавшего: "эй, а ты ведь, братец, шпион!" Насчет Филби годами разные люди твердили, что он шпион, да кто их слушал? В конце концов, он преспокойно смылся.
- Значит, вариант шантажа не отвергаете? - уточнил Хенк.
- Начисто отвергаю. Как и муки совести. Что-то тут другое - посложнее. Чувствую, но сформулировать пока не могу, фактов маловато, одни рассуждения. Нужны конкретные данные. Поезжай-ка обратно в Париж, Кэри.
- Через пару дней, - сказал я. - Мне тут предстоит кое с кем повидаться. С Отто Фельдом, в частности. Заодно надо как следует прийти в себя и проскользнуть обратно незаметно, чтобы Вавр меня опять не достал.
- А я поболтаюсь тут в Лондоне в ожидании новых сведений, - заявил Хенк, - Рассчитываю на вас, джентельмены. Наши хотят докопаться до сути этого дела, так что держите меня в курсе. В случае надобности поможем, идет?
Мы распрощались дружески, но когда за американцем закрылась дверь, я сказал шефу:
- Ей-Богу, сняли бы вы с меня этот крест, а?
В то же утро я позвонил Отто, и мы позавтракали вместе в итальянском ресторанчике возле Стренда. Мне хотелось разузнать у него насчет квадратиков, которые рисует Пабджой. И ещё - насчет самоубийств. Отто общителен на свой gemutlich4 венский манер.
- Эндрью Пабджой - классический анальный тип, так сказано у Зигмунта Фрейда, - провозгласил он, - Его статья "Характер и анальный эротизм", написанная в 1908 году, является заметным вкладом в теорию и практику психоанализа. Фрейд учит, что если в человеке с самого раннего детства - с предгенитальной фазы анальные и садистские компоненты сохраняются как предпочтительные, то у такого человека по мере взросления складывается то, что мы называем анальным эротическим характером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73