В основном это братья по перу. Назначаю деловые встречи. И те, кого я не знаю, мне почему-то именно здесь симпатичны. А еще – очаровательные барменши. Мать и дочь. Мне нравятся их отношения. Их лица. Их улыбки. Я скучаю, когда подолгу не прихожу сюда. Это бывает во время работы. Во время изнурительного бега по пересеченной местности на дистанцию в целый роман. А роман – это целая жизнь. Иногда, положив распухшую голову на пластмассовый корпус электронной машинки где-нибудь в пятом часу утра, я шепчу в забытьи: „Копакабана…“ Нет, я не Остап Бендер и моя „Копакабана“ не в Рио-де-Жанейро!..»
Антон сидел в кафе на Большой Бронной за рюмкой коньяка и грустил о своем.
«В советское время была на телевидении развлекательная программа „Кабачок „13 стульев“. Очень похоже. Я в детстве удивлялся: „И что они все ходят в этот кабачок? Делать им, что ли, больше нечего?..“ Почему-то здесь постоянно вспоминаю Иду. Как это понять? Мы никогда не были с ней в кафе. Мы были нищими. У нас было одноразовое питание. Правда, мечтали: вот заработаем много денег и завалимся в роскошный ресторан! Нет, она сюда не придет. Она, наверно, выбирает малолюдные и очень дорогие места. Хотя я видел однажды в „Копакабане“ знаменитого артиста. Он спокойно сидел в уголке и потягивал пиво. И никто не обращал на него внимания. В жизни артисты часто не такие, как на сцене. Зато он внимательно рассматривал каждого. Соскучился по простым людям? Или искал типаж для новой роли? Нет, Ида не придет сюда! Она сейчас, пожалуй, популярней того артиста! У нее слишком необыкновенное лицо, чтобы не узнать ее сразу! Она прячется от людей! В супердорогом ресторане! Боже, что она там делает? Ведь это скучно в конце концов! Что? Что? Думает обо мне…“
– Антоша, алло! – окликнул из-за соседнего столика подвыпивший поэт. – Сейчас выдам на-гора!
И принялся громко читать стихи собственноручного изготовления, отбивая такт пустой пивной кружкой.
– По-моему, г…, – оценил выступление поэта детский писатель, веселый детина с пронзительным взглядом Мефистофеля и румянцем на щеках.
– Действительно, попахивает! – поддержал автор исторических романов, седобородый мудрец.
Поэт с тоски опустил голову в кружку, но кружка оказалась мала для такой головы.
– Привет, братцы! – подошла к их столикам известная журналистка. Правда, известная под псевдонимом, потому что статьи по большей части пишет взрывоопасные. – Опять поэта обижаете?
– Да кто его обижает? – возмутился детина.
– Мы его накормили, обогрели, напоили, – перечислил мудрец. – Можем теперь за свой счет правду сказать.
– Кто не поэт – тому поэта не понять! – закричал несчастный, оторвав голову от кружки.
– Это, дружок, не ты написал! Не надо ля-ля! – снова урезонил детский писатель.
Поэт издал предсмертный вой собаки над собственным телом.
– У тебя свободно, коллега? – обратилась известная журналистка к Антону. Она считала, что они делают одно общее черное дело.
Он кивнул в знак согласия, и журналистка поставила на стол стакан с виски и чашку кофе. Это была некрасивая пышная дама высокого роста, в потертых джинсах и засаленной ветровке – будто только что вернулась из турпохода. Она любила смотреть на собеседника в упор через толстые линзы очков, а говорить тихо, немного пришепетывая.
– Как пишется, коллега?
– Никак.
– Почему?
– Отдыхаю.
– Никуда не поехал?
– Мне и здесь хорошо. Как-никак – «Копакабана»!
– Ай! – махнула она рукой. – Я бы на твоем месте рванула куда-нибудь! Жизнь наша скотская, беспросветная! Надо делать себе праздники. Я вот, например, похоронами занимаюсь.
– Кто умер?
– Да ты вряд ли ее знал! Санина Маша, психолог.
У Полежаева вытянулось лицо.
– Неужели знал? – почему-то обрадовалась журналистка. – Погибла во цвете лет!
– Мой друг расследует это убийство, – признался он.
– Ни черта они не найдут! Я пишу про это статью.
– Некролог?
– Маша была не настолько известна. Я хочу разобраться: кому помешала эта женщина? Она всегда вела себя осторожно. Не вмешивалась ни в какие конфликты и сама старалась ни с кем не конфликтовать. В политику не лезла. С криминальными структурами не связывалась.
– Ты ее хорошо знала?
– Лет десять были знакомы. Она себя когда-то пробовала в журналистике. Начинали в одной газете. Ей в жизни не очень везло. Рано потеряла родителей. Муж бросил… с грудным ребенком.
– У нее есть ребенок?
– Была. Девочка. Умерла. Не представляю, как она все это выдержала. Уехала в Питер. Выучилась там на психолога. Вернулась в Москву. А тут наследство – пятикомнатная квартира! Хоть чем-то судьба наградила. Только жить ей в этих пяти комнатах было не с кем. И квартирантов пускать не хотела. Не выносила чужих людей в доме. Намыкалась по общагам. В общем, зарабатывала чем придется: статейками, консультациями, репетиторством. Работала рук не покладая, да не больно разжилась! Я ее в последний раз видела недели три назад. Выглядела превосходно. Молодуха, одним словом. А вот глаза почему-то на мокром месте. Я спросила: «Случилось что?» – «Нервы ни к черту!» Сидели, кстати, в этом кафе. Я не стала лезть в душу. Думала, сама потом расскажет.
– Девочку свою не вспоминала?
– Откуда ты знаешь?
– Так. Подумалось.
«Недели три назад Маша, Мария Степановна, несла свой крест! Писала отрывок романа „Пушечное мясо“. Там говорилось о смерти грудного малыша. Говорилось цинично, с привкусом черного юмора. Ей предстояло это разработать, расширить, добавить свежих красок!»
– Вспоминала, как боялась рожать. Отношения с мужем разладились. Аборт делать было уже поздно. Мечтала о выкидыше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120