В Аннабет Маркус Шон видел женщину с изюминкой, но суетного, легкомысленного в ней не было.— Итак, — сказала она Шону, когда он зажег для нее очередную сигарету, — чем вы собираетесь заняться вечером, когда освободитесь от выражения мне соболезнований?— Я вовсе не... Она жестом прервала его:— Я очень вам признательна. Так чем же вы займетесь?— Поеду навестить мать.— Правда?Он кивнул:— У нее сегодня день рождения. Собираюсь отпраздновать этот день в компании с ней и стариком отцом.— Угу, — сказала она. — И давно вы в разводе?— А что, видно?— Бросается в глаза.— А-а, но я вообще-то официально не разведен просто мы больше года как расстались.— Она здесь живет?— Теперь нет. Разъезжает.— Вы сказали это с такой горечью: разъезжает.— Неужели? — Он пожал плечами.Она вдруг подняла руку.— Не хочется мне подкладывать вам такую свинью: отвлекаться от мыслей о Кейти за ваш счет. Поэтому можете мне не отвечать. Просто я сую нос не в свои дела. Ведь вы мужчина интересный.Он улыбнулся:— Ничего подобного. На самом деле, миссис Маркус, я человек очень скучный. Отнимите у меня мою работу — и ничего не останется.— Аннабет, — сказала она. — Называйте меня так, хорошо?— Конечно.— Не верится что-то, полицейский Дивайн, что вы человек скучный. И вы знаете, что самое удивительное?— Что же?Повернувшись на стуле, она взглянула прямо на него:— Не похожи вы на человека, который посылает фальшивые штрафы.— Почему это?— Это ребячество, — сказала она, — а ребяческого в вас мало.Шон передернул плечами. Его опыт говорил о том, что ребячество раньше или позже может проявить каждый. Особенно это характерно для тех, кто попал в западню, — тогда в ребячестве видишь отдушину.За этот год с лишним он ни с кем не говорил о Лорен: ни с родителями, ни с немногими своими друзьями, ни даже с их штатным психоаналитиком, о котором как бы между прочим, но не без задней мысли, заговорил его командир, как только на службе стало известно о том, что Лорен ушла от него. Но сейчас в Аннабет, малознакомой женщине, которую постигла утрата, он уловил осторожное сочувствие к его собственной утрате, потребность знать о ней или разделять ее, потребность, как ощущал Шон, увериться в том, что не одна она страдает.— Моя жена — администратор передвижных театров, — спокойно пояснил он, — и менеджер антреприз, понимаете? В прошлом году по стране ездил «Король танца», где менеджером была она. В таком вот духе. А в этом году это, кажется, «Анни хватает пистолет». Строго говоря, я не совсем уверен, с чем именно она разъезжает в этом году. Странная мы были пара — я имею в виду, в смысле профессий. Можно ли представить себе занятия более противоположные?— Но вы любили ее, — сказала Аннабет.Он кивнул:— Ага. И все еще люблю. — Он вздохнул и, откинувшись на спинку стула, выдавил: — А парень, которому я посылал штрафы... — У него пересохло в глотке, и он покачал головой, чувствуя вдруг неодолимое желание сбежать с этого крыльца, из этого дома.— Был вашим соперником? — мягко сказала Аннабет.Шон вынул из пачки сигарету и, закурив, кивнул.— Как вы мило это сформулировали! Да, назовем это так. Соперник. У нас с женой некоторое время тому назад начались нелады. Мы мало виделись, и все такое. Ну и этот... соперник охмурил ее.— И вы ужасно обиделись, — произнесла Аннабет, произнесла не как вопрос, а как утверждение.Шон вытаращил на нее глаза:— А вы знаете кого-нибудь, кто не обиделся бы?Аннабет окинула его суровым взглядом, как бы подразумевая, что сарказм его неуместен или же, может быть, что она вообще не поклонница сарказма.— Значит, все-таки вы ее еще любите.— Конечно. Да и она, черт возьми, все еще любит меня. — Он загасил окурок. — Она все время звонит мне. Звонит и молчит.— Погодите, она...— Я знаю, — сказал он.— ...звонит вам и ни слова не произносит?— Угу. Уже восемь месяцев, как продолжаются эти звонки.Аннабет засмеялась:— Не обижайтесь, но такой странной истории я давно не слышала.— Не спорю. — Он смотрел, как вокруг голой лампочки вьется муха. — Но думаю, в конце концов она заговорит. И это меня греет.У него вырвался смешок, и звук этот, замерев в вечернем воздухе, оставил после себя эхо, смутившее Шона. Затем наступила пауза — они молчали, курили и слушали жужжание, с которым муха проделывала свои виражи, стремясь к источнику света.— Как ее зовут? — спросила Аннабет. — За все это время вы ни разу не назвали ее имени.— Лорен, — сказал он. — Ее зовут Лорен.И мгновение имя это, как легкая паутинка, парило в воздухе.— И вы полюбили ее еще в детстве?— На первом курсе колледжа, — сказал он. — Да, наверное, для нас это было еще детство.Ему вспомнился ноябрьский проливной дождь и как они впервые целовались в подворотне, как кожа ее покрывалась мурашками и как их трясло.— Может быть, в этом-то и дело, — сказала Аннабет.Шон вскинул на нее глаза:— В том, что кончилось детство?— По крайней мере для одного из вас.Шон не стал спрашивать, для кого именно.— Джимми сказал мне, что Кейти собиралась бежать с Бренданом Харрисом.Шон кивнул.— Вот как раз оно самое, правда?Шон резко повернулся на своем стуле:— Вы про что?Она выпустила дым вверх, к пустым бельевым веревкам.— Про глупые мечты молодости. Интересно, как Кейти и Брендан собирались жить в Лас-Вегасе? И сколько длился бы этот рай? Ну, попутешествовали бы, поребячились, но раньше или позже до них дошло бы, что семейная жизнь — это не одни розы, золотые закаты и прочая дребедень. Это работа. И человек, которого любишь, редко бывает достойным твоей большой любви. Потому что на самом деле никто ее не достоин, как никто и не заслуживает такого бремени. Неизбежны спад, разочарование, утрата веры и целая вереница грустных дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133