— Что вас к этому подтолкнуло?
— Всякие мелочи. Например, Стэн Лаурел вечно прохаживался на мой счет — на каждом собрании норовил меня унизить. Да еще Рэкел Уэлч, того и гляди, сделает какую-нибудь гадость. Он все время говорил мне, что я у него в плане.
— Он?
— Даже не спрашивайте… Этот парень только зря на земле место занимал. Он убивал уродов — ошибки природы: людей со странной формой тела, с перепонками на руках и ногах, хромых — он хромых не любил.
— Сам он урод…
— И только после того как я увидел его мертвым, мне пришло это видение. Зачем останавливаться на нем одном? Почему не убивать дальше? На самом деле — почему бы не убить всех серийных убийц, до которых я смогу добраться?
Агент Вэйд молчит, размышляет издает моим словам раствориться в тишине. Он выпускает последний клуб дыма и бросает сигарету в пепельницу. Потом проводит языком по зубам и откашливается.
— Вот это видение, Дуги…
— Спасибо. — Мне стало тепло изнутри. Кончики пальцев покалывало.
— Я собирался стать дантистом — такой у меня был план.
— Правда? — Мне понадобилось несколько секунд, чтобы выйти из своей мечтательной задумчивости и сосредоточиться на том, что говорит агент Вэйд. — Я боюсь дантистов, хоть моя эйфория и поутихла, я думаю, не сможет ли он взглянуть на мой верхний правый моляр, который в последнее время часто ноет.
— Все дело в том, что я хотел помогать людям как-то иначе, Дуги. Пломбировать не только их зубы, но и их жизнь. — Это вполне могло бы прозвучать грубо, но в устах агента Вэйда казалось трогательным. — К тому же я тащился от пистолетов. Просто кайф. Понимаете? — Я киваю, делаю большой глоток молочного коктейля, чувствуя, как от ледяной жидкости начинает резко болеть грудь — так всегда, когда я пью молочные коктейли. — Некоторые дети вырастают из игры в ковбоев и индейцев. Но не я.
Я мрачно улыбаюсь, вспоминая собственное детство.
— Я всегда был индейцем. Другие мальчики выслеживали меня и «скальпировали». В то время мне приходилось здорово быстро бегать, скажу я вам. Казалось, все хотят отрезать кусочек от Джеронимо . Так я себя тогда называл.
— Джеронимо был из ФБР.
Я останавливаюсь, смотрю на агента Вэйда. Он кивает.
— Серьезно.
— Джеронимо?
— Хотя в те дни это еще не называлось ФБР…
— Я никогда об этом не слышал. Неужели сам Джеронимо?
— Я забыл, как они это называли, но был членом организации, это точно.
— Пинкертон… разве не так они назывались? — Говоря это, я думаю, что назвал правильный ответ, но агент Вэйд ничего на это не отвечает. Он просто бросает взгляд в зеркальце заднего вида, запускает руку в волосы, обращается ко мне, но смотрит при этом только на себя.
— Итак… кем вы теперь займетесь?

Таллула Бэнкхед
Обидчивая Ужасная Татуировщица
Я решаю исправить мою ошибку и продолжать в алфавитном порядке.
Дождя не было уже целый час, и, собираясь на очередное заседание клуба, я воображаю, что все будут в хорошем настроении. Проходя мимо группы ботаников, замечаю, что у них не хватает еще одного члена и они выглядят как-то уныло. Но у меня нет времени думать об этом, потому что, уже подойдя к столу, я понимаю: что-то не в порядке.
Я чувствую, что бледнею, когда поднимаю взгляд на телевизор, находящийся высоко над нашим обычным столом, вижу, что прямо на меня смотрит фотография Уильяма Холдена. Эта самая фотография была помещена на обложке его первого романа. Его сияющее лицо медленно блекнет, и, когда камера переключается на скорбного диктора, желудок у меня сжимается.
— Потребовалась серьезная работа группы высококлассных судмедэкспертов, но теперь тело уже официально опознано. Ждите новых сообщений.
Все члены клуба смотрят на экран. Они молчат, в воздухе явственно пахнет тревогой и шоком. Мне безумно хочется повернуться на каблуках и броситься бежать.
Тони первым ловит мой взгляд. Он выглядит очень мрачным.
— Ты об этом слыхал?
К моему ужасу, оказывается, что я не могу говорить. Я тупо смотрю на Тони, в глотке у меня пересохло. Другие члены клуба смотрят на меня, ждут ответа, а я, Боже, помоги мне, не могу выдавить из себя ничего, кроме жалкого бульканья.
— Будем считать, что это значит «да». — Тони отворачивается и смотрит на других членов.
Мое сердце почему-то оказывается у меня в горле, я молча занимаю свое место, ноги дрожат так сильно, что я начинаю бояться, как бы с меня не свалились штаны.
— Охо-хо… —Тони проводит по лицу своей большой рукой. — Случается же на свете такое дерьмо.
— Кто-нибудь… э-э… кто-нибудь хочет сказать несколько слов? — Джеймс Мейсон отпивает из большой кружки очень черного на вид чая.
Берт ведет себя так, словно для него завтрашний день не существует. Не бывает сюрпризов для любителя находиться в центре внимания.
— Я бы хотел предложить тост. — Все члены клуба поднимают бокалы. У меня бокала нет, так что я поднимаю пустой кулак. Я замечаю, что рука у меня сильно дрожит.
Берт говорит с нежностью, очень тепло.
— За Уильяма Холдена, человека, убийцу и настоящего друга.
Все бормочут себе под нос «за Уильяма Холдена» или «за друга», а я, пока никто не слышит, шепчу «за плешивого». Потом я оглядываюсь в поисках глухой официантки и думаю, как спросить на языке глухонемых «нельзя ли открыть окно»? Внезапно в баре становится очень душно. Я распускаю узел на галстуке, расстегиваю воротничок.
— Нравился мне этот парень. — Ричарду, славному южанину, нравятся все, с кем он сталкивается. Черт его знает, как он ухитрился стать серийным убийцей. —Хоть у него и не было волос, рассказывал он здорово, и вообще писатель был знаменитый.
— Что-что, мамочка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67