Она берет ее, открывает, вроде бы наугад, садится по-турецки и начинает читать:
«Когда она поворачивала голову, ее черные волосы жесткими и блестящими прядями падали на бледные обнаженные плечи. Бровей у нее не было, а веки и ресницы казались припудренными чем-то белым, и по контрасту зрачки становились совсем черными. — Она поднимает голову, улыбается, переворачивает страницу, ищет какое-то место и продолжает: — Не смотри в лицо Айдору. Она сделана не из плоти и крови; она состоит из данных».
Жуаньи прибавила звук. Голос Изабель перешел в смех. Один из тех совершенных звуков, которые не поддаются воспроизведению; слетев с губ, они сразу же попадают в копилку воспоминаний. Ничто не может выпустить их оттуда, только новый смех, если он будет таким же. Тесса смеялась так же, жемчужины радости закатывались с ее губ в самые потаенные уголки памяти. Памяти того, кто окажется на месте, чтобы собрать их.
Ведущая закрывает книгу, вдыхает запах бумаги, закрыв глаза, и откладывает ее. Опирается руками, чтобы встать. Изящные ступни, красивые колени, длинные и крепкие бедра, плоский живот, темный треугольник декольте. Она выглядит гораздо милее, чем по телевизору. Она зажимает нос, делает гримасу и прыгает в воду, прямая, как стрела. Камера, явно влюбленная, но не забывающая о художественных эффектах, следит за золотисто-черными изгибами, потом фокусируется на бутылке шампанского и двух бокалах, стоящих на медном подносе. Из этого Брюс сделал вывод, что его вкусы совпадают со вкусами Жуаньи и что девушек бодрит шампанское. Тут не о чем беспокоиться. И не надо никого искать среди торговцев кокаином в Париже, Форментера или где-то еще. Они вломились сюда в самый разгар сентиментального кризиса. И смотрят фильм, снятый на отдыхе. Ничего особенного, преходящий момент. Жуаньи выключила телевизор и сказала:
— Жерар Сеймур уехал проветриться с подружкой. Изабель весь вечер веселилась, как девчонка.
— А вы? — спросил Брюс.
— Я ей готовила, занималась с ней любовью, подавала шампанское, чай, вообще все делала… — Она сделала паузу, довольная тем, что провоцирует представителей правоохранительных органов. — Я слушала, как она читает, пыталась угадать ее мысли. Я ее снимала. Но я все это сожгу. Это был последний сеанс.
— Один свидетель видел вас у нее, — сказал Брюс.
— Если и видел, то лишь потому, что я не пряталась.
— Вы ничего не сказали при первой встрече.
— Вы же полицейский, а не психолог.
— Вы считаете, что вам нужен психолог?
— Мне нужна Изабель. И все тут, — сказала она, отпив еще вина. — Вы меня арестуете?
— Нет.
— Почему?
— Не представляю, чтобы вы убили десять других женщин.
— А представляете, что я убила Изабель?
— Вы недостаточно сильны физически.
— Это правда, я просто толстая. Изабель— та была сложена как спортсменка.
— Другие женщины в ее жизни были?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Потому что вообще-то это было не в ее духе.
— Она не посещала специальные клубы?
— Чтобы потом весь Париж только об этом и судачил! Вы смеетесь. Говорю вам, это было не в ее духе.
Она хотела, чтобы он спросил: «Так чем же тогда она занималась с вами?» Потому что она сама задавала себе этот вопрос с самого начала и еще долго будет задавать. Брюс понимал это. Он переменил тему:
— А что это за роман она читала?
— «Айдору» Уильяма Гибсона. Что-то между детективом и научной фантастикой.
— Почему именно его?
— История любви между виртуальной женщиной и певцом из плоти и крови, ей это казалось захватывающим.
— Робот?
— Нет, киберсущество. Созданное на компьютере из миллиардов данных. Математическая эктоплазма.
Не прерывая разговор, она поднялась и пошла к окну. Очень прямо. «Не пьянеет», — подумал Брюс, и из глубины памяти всплыли выводы из одного американского исследования: серийные убийцы часто действуют под влиянием алкоголя. Эта мысль быстро стерлась. Жуаньи — это умная истеричка. Вокс— активный психопат. Абсолютно разные вещи.
Она прижалась лбом и ладонями к стеклу, потом, не отходя от окна, повернулась всем телом. Спутанные волосы падали ей на лицо. Казалось, в ней бурлило безбрежное море выпитого бургундского. В комнате не было и намека на закуску. А между тем несколько оливок с перцем вполне соответствовали бы восточному убранству. Врюс вдруг понял, что голоден. Он отбросил это ощущение, не имевшее никакого отношения к происходящему. Жуаньи показала им фильм, снятый на отдыхе, но на самом деле она могла бы рассказать кое-что интересное. Он инстинктивно чувствовал это. Она выпрямилась, уставилась на них. Шеффер, со скрещенными на груди руками, не шевелился. Он даже положил на колени записную книжку.
— А она спала с Геджем? — вдруг спросил он.
Брюс постарался не смотреть на своего помощника, чей стал сухим, почти без выражения.
— Да, пару раз, — ответила она с той самой неприятной улыбкой. — Но это ничего не дало. Он уже здорово пил. И это было до того паскудного репортажа.
— Она его бросила?
— Думаю, да.
— И он затаил злобу?
— Об этом я ничего не знаю, потому что, по сути дела… мне это совершенно все равно. Знаете… эти мужские переживания!
Они молча спустились по лестнице. Уже на улице Шеффер удержал Брюса, взяв его за плечо. Они редко прикасались друг к другу. Шеффер разжал пальцы и сказал:
— Прости меня за Геджа.
— Ничего.
— Правда?
— Да нет, все в порядке. Ты выступил в роли штопора. Я чувствовал, что из нее еще можно что-то вытянуть, но не знал, как за это взяться.
Шеффер покачал головой, и они пошли к бульвару Вольтера, где оставили машину. Когда Брюс уселся за руль, Шеффер сказал:
— Я только что представил себе, как трахаю их обеих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73