Да ведь и Ветроволк мог сейчас солгать. Но зачем это ему? Его видение событий гораздо больше совпадало с ее воспоминаниями и очень многое объясняло.
— Сейчас я должен идти. Бывают такие дни, когда даже у эльфов не хватает времени. — Он подозвал того телохранителя, что держал «подарок». Взяв его, отослал обоих телохранителей за пределы игровой площадки. — Когда я в последний раз видел тебя, ты была ребенком, но теперь ты уже взрослая. Я хочу остановить мгновение, пока оно не ускользнуло.
Он протянул подарок.
Кэва-бобы оказались вполне безобидными, а этот подарок размером не больше предыдущего.
— Это мне?
— Если ты пожелаешь принять его.
Ну почему эльфы заставляют все вещи казаться такими опасными? Это просто маленький пакет, завернутый в очень красивую ткань.
— Что это?
— Я подумал, что к этому случаю лучше всего подошел бы традиционный подарок.
Доверяйте эльфам, приносящим традиционные подарки за спасение жизни. Она развернула сверток, чтобы все-таки проверить его содержимое. Хорошо, что он пояснил с самого начала: это традиционный подарок. Конечно, Тинкер ожидала увидеть нечто совсем иное, а это… Она даже не знала, что это такое. Больше всего оно напоминало искусно сделанную — как и следовало ожидать от предмета эльфийской работы — металлическую чашу. Покоилась она на трех ножках, прикованных к мраморному диску. Посудина оказалась довольно тяжелой, и поэтому больше всего Тинкер удивило, как это Ветроволку удалось представить ее такой легкой. Сравнивать чашу с садом, который Ветроволк подарил Лейн, Тинкер не хотелось. Однако ребенок в ней готов был расплакаться. «И это все?»
— Ты принимаешь?
— Да.
Он улыбнулся. Так, словно солнышко выглянуло. Произнес какое-то слово на высоком эльфийском и поцеловал ее в лоб. Прикосновение его губ отозвалось на ее коже легким жжением.
Тинкер позвонила Лейн со свалки.
— Он принес мне чашу.
— Чашу?
— Ну, я думаю, что это чаша. — Она подробно описала Дар.
После некоторого размышления Лейн идентифицировала подарок как жаровню — в ней воскуряют фимиам или возжигают древесный уголь, а ножки, впаянные в мрамор, удерживают чашу в равновесии и защищают от жара тех, кто сидит рядом с огнем.
Жаровня?
— Это, конечно, совсем не то, чего я ожидала! — Тинкер рассматривала подарок. — Пытаюсь понять смысл.
Она услышала, что Лейн звякнула ключами.
— «Жаровни являются символическим подарком, — прочитала Лейн откуда-то. — Большое значение придается акту дарения: ткань, в которую заворачивают жаровню, должна быть экстравагантной, но сам ритуал преподношения — скромным». Очень мило, но что же это означает?
— Не знаю. Он говорил только о традиционном подарке по такому случаю.
— Вопрос не к тебе, а к Баррону. Этой весной он сделал антропологический доклад об эльфах, но нигде его не повторял. Эльфы не изучают себя сами и не хотят, чтобы их изучали мы.
— Кстати, я никогда не понимала, зачем нам обязательно надо изучать себя.
— А как еще можно узнавать и расти?
— Если эльфы себя не изучают, значит ли это, что они не меняются?
— Вполне вероятно. У нас не было возможности получить хоть какую-то информацию, которая свидетельствовала бы об обратном. — Последовала пауза, во время которой Лейн мягко пробормотала, проглядывая лежащую перед ней статью: — Тинк, о чем ты говорила с Ветроволком?
— Да ни о чем особенном. Ты же знаешь, как с ними говорить. Еще хуже, чем с тобой. А что?
— А то, что жаровня является, по определению Баррона, подарком для «деликатных мероприятий». Не знаю, какое значение он вкладывает в эти слова. Очевидно, принятие подарка означает согласие на эти «мероприятия».
Тинкер завопила, потому что единственным «деликатным мероприятием», которое она могла себе вообразить, был секс.
— М-м-мы не говорили ни о каких мероприятиях. По крайней мере, я ничего такого не припомню. Баррон перечисляет хоть какие-нибудь?
— Он говорит, что эти сведения были сообщены ему мимоходом. А когда он стал настаивать на более подробной информации, эльфы сказали, что этот ритуал вряд ли может произойти между эльфом и человеком.
Тинкер выразила шумный протест:
— Наверно, Баррон понял все совершенно неправильно.
— Так о чем вы все-таки говорили?
— О подковах. О Масленке. О его семье. — Тут она глянула на себя в зеркало и ойкнула от удивления, увидев свое отражение.
— Тинкер?
— Что за…
На том месте на лбу, где Ветроволк коснулся ее губами, виднелся голубой треугольник. Она потерла его слюной, но он не стирался.
— Он как-то пометил меня — после того как я приняла подарок.
Лейн долго молчала, а потом сказала:
— Думаю, тебе следует приехать.
Несколько лет назад кузены предъявили права и получили в свое распоряжение старый гараж, расположенный между жилищем Тинкер и свалкой, что делало его одновременно и удобным, и неудобным. В гараже легко помещался и аварийный тягач, и ее ховерцикл, и самые разные машины, которые они подобрали на улице и возвратили в рабочее состояние.
Тинкер обошла вдоль стены первый отсек и открыла дверь с кодовым замком. Ее «Малышка», сверкая багровым и алым, ждала внутри. Тинкер обменяла собственноручно собранный ею ховерцикл модели «Дельта» на заказные краску, детали и хромированную часть ховербайка Чернеды. Масленка ворчал, считая, что при сделке ее надули, поскольку детали выглядели слишком просто — золотые полоски по красному фону, — но, черт побери, это было само совершенство. Тинкер подозревала, что причин ворчания братца было две: во-первых, «Дельты», которые она сама делала на заказ, оставались ее единственными серьезными соперниками на гонках, и, во-вторых, значение любой заказной работы меркло на фоне ее стремления побеждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134