Как ваши дела?
– Нарушение равновесия. Это нормально?
– В чем оно выражается?
– В неуверенности на велосипеде.
– С каких пор?
– С тех пор, как я снова езжу на велосипеде.
– Ну, так не ездите. Ведь все равно слишком жарко.
– Терапевт собирается послать меня на тай-чи.
– Это не повредит. Вы должны снова обрести вашу обычную норму. Что еще?
Фабио поведал этой восседающей в специальном кресле горе жира о двойной потере своих воспоминаний. О тех, что хранились в голове, и о других – в памяти компьютера.
И вдруг он услышал самого себя, свой рассказ. Есть Марлен, незнакомая, чужая женщина, ради которой он отрекся от всего и с которой живет. И есть Норина, которую он бросил. Норина, которая больше ничего не желает о нем знать. Норина, которая не выходит у него из головы. Норина, которая изменяет ему с его лучшим другом. Норина, его большая любовь.
Доктор Фогель дважды демонстративно глядел на часы, но Фабио и не думал прерывать свои ламентации. Лишь после того, как доктор нащупал кнопку под столешницей и в кабинет под каким-то предлогом вошла сестра, Фабио заметил, что его время истекло.
На тротуаре царила такая же толчея, как на променаде в Римини в августе, часов этак в десять. Местные служащие в свой обеденный перерыв фланировали по улице, как иностранные туристы.
Каждый ресторан, каждое кафе, каждая кондитерская, каждый киоск выставил наружу несколько столиков.
Может, стоило бы съездить на пару дней в Урбино, к матери, размышлял Фабио. Он последовал совету доктора Фогеля, оставил свой велосипед в подвале приемной и отправился домой пешком.
Поток гуляющих принес его к лодочной станции. Он купил билет на прогулку по озеру и вскоре оказался за столиком на верхней палубе «Чайки». В качестве единственного европейца в группе улыбающихся японцев он уплетал предложенное на борту угощение: зеленый салат с заправкой из трех сортов сыра.
Человек, сидевший напротив Фабио, был похож на старого самурая. Он уже съел свой салат и приступил к сыру: снял фольгу с порции масла, с помощью вилки и ножа отрезал кусочек масла, намазал его на эмменталь, отрезал от него кусочек, насадил на вилку и стал тщательно разжевывать.
Рядом сидела женщина в косынке с козырьком и повязкой на рту, как у хирурга. Чтобы поесть, она ненадолго сдвинула ее вниз, но потом опять подняла.
Из репродуктора послышалась мелодия польки, прерываемая сообщениями на нескольких языках о достопримечательностях на берегу.
Фабио провожал взглядом проплывающий мимо пейзаж и спрашивал себя, что его сюда привело.
Он понял это, когда «Чайка» повернула и запыхтела назад в город вдоль правого берега озера. Он встал из-за стола, провожаемый многочисленными кивками и улыбками своих сотрапезников, вышел на корму и облокотился на релинг.
Они проходили мимо виллы Тускулум, всего метрах в пятидесяти от берега. На плоту никого не было. На берегу валялись три пестрых купальных полотенца. С веранды то и дело выходили люди, устремляясь к палатке с буфетом. В какой-то момент ему показалось, что он заметил Норину, но он мог и ошибиться.
Он сосредоточился на носовой волне и не сводил с нее взгляда, пока она не плеснула в покрытую мхом причальную стенку перед Тускулумом. И вскоре вилла скрылась из вида за большой плакучей ивой.
Сев на трамвай, идущий до Амзельвега, Фабио проехал по чужой улице, открыл чужую дверь, поднялся по чужой лестнице и вошел в чужую квартиру. Раздевшись до трусов, он налил себе стакан минералки и выпил ее, полулежа на чужом диване.
Обмакнув палец в воду, он стряхнул холодную каплю на грудь и стал смотреть, как она прокладывает себе путь по коже. Едва капля просочилась в ямку пупка, он выудил из стакана новую и проследил ее путь по своему телу. Он чувствовал себя чужаком в собственной жизни.
Потом очнулся, вышел на балкон и посмотрел вниз, на газон.
Из верхнего кольца надувного детского бассейна вышел воздух, так что вода держалась на высоте второго сверху кольца. В воде плавала желтая пластмассовая лопатка. Никого не было видно. И ничего не было слышно, кроме тонкого голоска ребенка, плачущего во сне.
Фабио хотелось курить. Но он не нашел сигарет ни на письменном столе, ни на тумбочке, ни на стойке для завтрака, ни на туалетном столике. Он открыл ящик кухонного стола, где у Марлен хранилась заначка. Но там лежала только пустая обертка от блока.
Он вернулся на балкон и прислонился к перилам. Как недавно прислонялся к релингу «Чайки», когда та неудержимо с повисшим флагом скользила мимо Норины.
Мысль о сигарете не давала ему покоя. Фабио снова вернулся в квартиру и начал систематические поиски. Он ничего не нашел ни в кухне, ни в ванной. Он перешел в спальню и перерыл всю свою одежду. Если он и в самом деле курил в течение этих пятидесяти дней, то мог и забыть какую-нибудь пачку в кармане куртки. Он не нашел ничего. Только скомканную квитанцию в нагрудном кармане хлопковой куртки на подкладке. В мае он ездил куда-то на такси.
Он ощупал все висевшие на плечиках платья Марлен, потом обшарил ящики с бельем, сначала свои, потом ее. Не нашел ничего. Разве что пришел к выводу, что вчера составил себе далеко не полное представление об ассортименте возбуждающего белья у Марлен.
В правом ящике ее туалетного столика он нашел наконец то, что искал. Вскрытая пачка экстра-легких сигарет лежала между разного рода тюбиками, кисточками, горшочками, баночками и помазками. Как же это он раньше не сообразил, где надо было искать. Гримируясь, Марлен курила, как поп-звезда.
Когда он вынул пачку, за ней обнаружился некий предмет, похожий на карманный фонарик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74