Над его головой красовался большой вопросительный знак.
Фабио допоздна проторчал на балконе, с грустью наблюдая за пикником.
На следующее утро по радио объявили об опасности пожаров. Власти настойчиво призывали население не разводить в лесу костров.
Как только Марлен вышла из дома, Фабио попытался связаться с доктором Фогелем. Сначала он позвонил в приемную. Он, разумеется, не допускал, что нейропсихологи работают по субботам. Но он подумал, что, может быть, дома у доктора нет кондиционера. Так оно и оказалось. Через некоторое время Фогель отозвался своим приватным «да-а-а-а?».
Фабио извинился за то, что беспокоит его в выходной день, и задал свой вопрос:
– Может ли стереться из памяти точно определенный отрезок времени?
– Да, это случается. Например, с людьми, которые перенесли травмы, были ранены на войне, попали в аварию, испытали шок, пытки, насилие. Или с людьми, которых в детстве подвергли истязаниям.
– Но эти люди сами стерли свои воспоминания.
– На этот счет есть разные мнения.
– Тогда я поставлю вопрос по-другому: может ли один человек стереть у другого воспоминания об определенном отрезке времени?
– Да. Например, путем внушения. Гипноз. Есть и медикаменты, вызывающие краткосрочные ретроградные амнезии. Их вводят под наркозом. Есть электрошок, его все еще применяют в психиатрии. А почему вы интересуетесь этими делами в такой жаркий день, когда молодые люди вашего телосложения должны развлекаться на пляже?
– Но пятьдесят дней! Неужели кто-то может сказать: давайте из памяти вот этого парня сотрем пятьдесят дней? Существуют ли методы, препараты, какие-то тонкие приемы, которые это могут?
Фабио услышал сопение доктора Фогеля. Только сто шестьдесят кило живого веса в запредельную жару могли издавать подобные звуки.
– Нет, такого еще не было, насколько мне известно. А уж в этой области я немного разбираюсь.
Всю субботу Фабио проторчал в Интернете. К вечеру он узнал о коровьем бешенстве и болезни Крейтцфельдта – Якоба все, что было доступно общественности. В частности, что прионы, возбудители коровьего бешенства, вызывают у людей новую форму болезни Крейтцфельдта – Якоба. Наука считала это доказанным.
Еще он узнал, что лабораторные методы позволяют установить наличие в продуктах питания вещества, представляющего риск, например, для головного и костного мозга. Но методов, которые доказывали бы зараженность этого вещества прионами, пока еще не существовало, так как тесты, имевшиеся в распоряжении науки, были недостаточно чувствительны для обнаружения минимального содержания прионов. При этом некая теория кристаллизации утверждала, что для возбуждения болезни Крейтцфельдта – Якоба достаточно даже самого ничтожного количества прионов.
На начальной стадии эта болезнь проявлялась в депрессиях, бессоннице, галлюцинациях. Пациенты становились агрессивными, пугливыми, неуверенными при ходьбе, страдали нарушениями координации, приступами глухоты, зудом, потерей памяти и ограниченностью нормального мышления. В зависимости от того, какая область мозга была затронута болезнью, у них появлялись признаки паралича, дрожание рук, ног, головы, мускулов, приступы эпилепсии и мышечные судороги. Примерно через двадцать два месяца они умирали в состоянии умственного помрачения.
Почти все жертвы этой новой формы болезни Крейтцфельдта – Якоба были подростками и молодыми людьми не старше тридцати лет. Большинство из них, около ста человек, умерло в Англии, – слишком мало, чтобы фармакологическая промышленность начала интенсивно искать средство против этого недуга.
А между тем некоторые серьезные исследователи полагали, что сотни миллионов людей в мире соприкасались с возбудителем. И примерно десять миллионов могли заболеть.
Вечером он приготовил себе бутерброд с вареной колбасой и уселся с ним перед телевизором. После первого куска он вернул бутерброд на тарелку.
13
Его разбудил воскресный колокольный звон. Он провел беспокойную ночь: то и дело просыпался и не сразу узнавал квартиру, которая без Марлен казалась еще более враждебной. Он долго лежал без сна, пытаясь помешать своему мозгу снова и снова прокручивать одни и те же рассеянные мысли. Когда ночь принесла наконец немного прохлады и крыши домов стали медленно вырисовываться на фоне неба, он, должно быть, все-таки задремал. И вот теперь его разбудили колокола.
В детстве он каждое воскресенье ходил в церковь. Это разумелось само собой. Все, кого он знал, ходили в церковь. А потом грелись на солнышке, немного выпивали.
Повзрослев, он не утратил своего доверчивого отношения к церкви. Он не был слишком набожным, он даже не был уверен, что верует, но ему никогда не пришло бы в голову выйти из общины. Он редко посещал церковь, но, входя туда, осенял себя крестным знамением и целовал большой палец.
Фабио встал, сварил себе крепкий кофе, вышел на балкон и стал слушать праздничный звон.
Его одолела какая-то смутная тоска. По прежней жизни. По Италии. По правильным воскресеньям. По Норине.
Колокола отзвонили. Сначала ближние, потом, постепенно, все другие. Стало тихо. В церквях началась литургия.
Может быть, сходить как-нибудь к обедне, подумал Фабио. Может быть, это путь к душевному равновесию.
Он не спеша совершил утренний туалет, надел новые брюки и последнюю отглаженную рубашку. «Стирка!» – записал он на понедельник в своем ежедневнике.
Он позвонил матери.
– Что-то случилось? – испуганно спросила она, услышав его голос.
Он решил, что нужно звонить ей почаще.
Когда Фабио вышел из дому, первые колокола уже возвестили о конце службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74