Место он запомнил и, выйдя из трамвая, зашагал мимо витрин. У ювелирного магазина остановился, присмотрелся к выставленным украшениям и вошел внутрь.
Большое помещение освещали преимущественно точечные лампы, направленные на витрины. А витрины стояли вдоль стен или же отгораживали друг от друга небольшие столики, за которыми сидели клиенты и продавщицы, разглядывая в ярком свете настольной лампы подносы со сверкающими украшениями.
Элегантная женщина с улыбкой подошла к нему.
– Вам помочь?
– Мне нужно кольцо.
– Для себя?
– Для дамы.
– Для молодой дамы?
Давид кивнул. Продавщица подвела его к одному из столиков, предложила сесть, сама села напротив и включила лампочку.
– Для Лилы? – спросила она.
Давид все еще не мог привыкнуть, что его узнают, и совершенно серьезно ответил:
– Нет, для Мари.
Женщина невольно рассмеялась.
– Извините. Я с огромным увлечением прочитала «Лилу» и конечно же сразу вас узнала. Сколько примерно вы рассчитываете потратить? Чтобы нам посмотреть кольца подходящей ценовой категории.
Давид задумался.
– А каков диапазон?
– Самое дорогое кольцо, какое мы сейчас можем предложить, стоит около трехсот двенадцати тысяч. А самые недорогие – приблизительно от ста двадцати евро. Простенькие колечки в знак дружбы или помолвки.
Наверно, вид у Давида был несколько растерянный, потому что продавщица сказала:
– Давайте для начала посмотрим кольца тысячи за две, согласны?
Давид кивнул. Он не знал, сколько рассчитывает потратить. Не думал об этом. Зашел в ювелирный просто потому, что ощущал потребность сделать Мари подарок. Который докажет ей, что он ее любит, хоть и совершает порой странные поступки.
Продавщица вернулась с целым подносом колец и принялась демонстрировать их, наманикюренными пальцами поднимая одно за другим к свету галогеновой лампочки. Давид предпочел бы что-нибудь в форме сердечка, но здесь такими, скорей всего, не торгуют.
Каждое колечко он пытался представить себе на руке Мари и наверняка выглядел при этом беспомощно и смущенно, потому что продавщица спросила:
– Какие у нее глаза?
– Голубые.
Она взяла с подноса кольцо с синим камешком в простой оправе.
– Сапфир.
– Вы не могли бы его примерить? – попросил Давид.
Она сняла с левой руки кольца и надела сапфир на безымянный палец. Белая рука усталым котенком легла на черный бархат.
– Беру, – сказал Давид. – Сколько оно стоит?
– Превосходный выбор, господин Керн, – промурлыкала продавщица и, слегка сощурив глаза и отодвинув руку подальше, всмотрелась в мелкие циферки на ярлычке. – Не слишком дешево. Три тысячи двести. – Она вопросительно взглянула на него, будто не стала бы удивляться, если бы он не мог позволить себе такую трату.
– О'кей.
– Если размер не подойдет, мы подгоним его бесплатно.
Об этом Давид не подумал.
– Она завтра уезжает.
– Подгонку сделает любой ювелир, за небольшую плату.
Спустя четверть часа Давид вышел из магазина с самым дорогим в своей жизни подарком в великолепнейшей подарочной упаковке.
В гостиницу он поехал на такси, ведь было уже полседьмого. В полвосьмого за ним заедет Карин Колер. Ему предстояли важные чтения, которые будет снимать телевидение. Времени в обрез, а нужно вручить подарок и хоть немного посвятить Мари в историю с агентом, чтобы она не удивилась, если Карин или Джекки заведут об этом разговор.
Когда он вернулся, ключ от номера по-прежнему висел на доске у портье. Мари оставила записку: она приедет прямо на чтения.
Карин Колер сидела в такси рядом с водителем.
– Где Мари? – спросила она, увидев, что Давид один.
– Приедет прямо туда.
– Вот как. – В голосе Карин сквозило разочарование. – Значит, вы не смогли поговорить?
– Нет, а что?
– Да так.
Такси лавировало в вечернем потоке автомобилей, они молчали. Давид старался обуздать нервозность. Он ошибался: с появлением настоящего автора нервозность не исчезла. Хотя можно было не опасаться, что его разоблачат посреди выступления, страх все равно был тут как тут. Как фантомная боль в ампутированной ноге.
К маленькому театру, где состоятся чтения, они подъехали с десятиминутным опозданием. У входа Давида ждала взволнованная ассистентка, которая отвела его в гримерную. На экране шли чтения какой-то немолодой писательницы.
– После нее ваша очередь, – сказала ассистентка.
Страх тотчас вернулся.
Читал он запинаясь. Впервые любовное письмо. Для Мари. В надежде, что она не опоздала.
Лила, любимая!
Я сижу у себя в мансарде и, куда ни гляну, всюду вижу тебя. Вижу, как ты гасишь свет. Как задергиваешь шторы. Как включаешь лампу на ночном столике. Ищешь радиостанцию. Распускаешь волосы. Садишься на кровать. Смотришь на меня. Откидываешь голову назад. Приоткрываешь губы. Всюду, всюду я вижу тебя.
Ах, Лила, как меня мучают эти картины. И все же я бы ни секунды без них не выдержал.
Люблю тебя.
Петер.
Гримерша, стирая ему грим после чтения, сказала:
– Как только можно бросить мужчину, который пишет такие письма!
В фойе его дожидались стайка юных читательниц и старая дама в кресле-каталке. Пока он подписывал им книги, Карин стояла возле гардероба. Он помахал ей рукой. Она ответила коротким кивком. Мари рядом с ней не было.
– А где Мари? – спросил Давид, покончив с автографами.
– Я ее пока не видела. Может, она еще в зале.
После Давида молодая американка читала из своего дебютного романа. Вполне возможно, Мари решила послушать.
Они молча ждали. Иногда кто-нибудь, проходя через фойе, узнавал Давида и просил оставить автограф на программке, или на входном билете, или на первом попавшемся клочке бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73