Она вспомнила, что дисциплина всегда была одним из его профессиональных достоинств.— Даже не знаю, как уговорить тебя, — сказал он. — Я многого не прошу. Просто облегчи мне разговор с этим человеком.Артур пообещал, что ей даже не придется выслушивать показания Эрдаи и что сам отвезет ее туда и в тот же день привезет обратно.— Джиллиан, послушай. У меня в мыслях не было браться за это дело. Его навязал мне суд. И теперь я уже четыре недели не знаю выходных. Но пойми, это мой долг, я исполняю его. И вынужден просить тебя о помощи.Откровенно горестный, обезоруживающе смиренный Артур протянул к ней короткие руки. Улыбался он так же, как во время рассказа о матери: это все, что он знал, и ничего с этим нельзя было поделать. Джиллиан осознала, что он приятный человек. Он повзрослел, чтобы стать приятным. Он стал человеком, знающим о себе больше, чем она могла бы подумать. Он знал, что является усердным работником, поборником справедливости, и знал, что есть люди вроде нее, считающие таких, как он, скучными. Тут она внезапно поняла, что это было ее ошибкой. Не единственной. Одной из многих. Нужно было относиться к Артуру с гораздо большим уважением. Осознание этого было шагом в восстановлении ее личности. Теперь ей стало ясно, что она стремится к этому восстановлению. Где-то в глубине души она давно хотела преобразиться.— Я поеду, — сказала Джиллиан.Слова эти, едва были произнесены, показались сброшенным с полки драгоценным фарфором. Глядя на их падение, она сразу же подумала, что совершила ужасную ошибку. Ей не хотелось ничего, кроме надежной, защищенной отболи жизни. Она жила одним днем и сводила к минимуму соприкосновение с прошлым.Провожая Джиллиан в красивый холл, Артур рассыпался в бессвязных благодарностях, потом принес ее мокрый зонтик и плащ. Паркетный пол был покрыт громадным ковром с яркими узорами, созданием современного мастера. Джиллиан, все еще глубоко потрясенная, разглядывала абстрактные фигуры. Уже второй раз за нее с Артуром Рейвеном разговаривал некий дух, похожий на лесного эльфа.Джиллиан отрывисто попрощалась и спустилась на скоростном лифте, совершенно ошеломленная трепетным ощущением в груди, напоминавшим легкое пламя в углу клетки. Ощущение длилось недолго, и она не пыталась понять, не надежда ли это. 74 октября 1991 годаТюрьма У большинства заключенных было по нескольку имен. Если обнаружится, что у тебя уже есть судимость, надежды получить оправдание или освобождение под залог гораздо меньше. Поэтому преступники при аресте склонны забывать, какое имя им дала мама. Обычно арестованные проводили в камере несколько недель, покуда отдел опознавания в Макграт-Холле сравнивал взятые отпечатки пальцев с теми, что имелись в архиве, и выяснял, кто есть кто.К несчастью для Коллинза Фаруэлла, его личность установили быстро. Когда Ларри звонил Мюриэл, в тюрьме уже знали его настоящее имя. Мюриэл выступала обвинителем по делу об ограблении банка, но согласилась приехать в тюрьму после судебного заседания. Когда она приехала, Ларри сидел на одной из гранитных плит, служащих скамьями в вестибюле, и не сводил с нее больших голубых глаз.— Отлично выглядишь, — сказал ей Ларри.Отправляясь на процесс, Мюриэл оделась в красный костюм. На лице у нее было гораздо больше косметики, чем в те дни, когда она перебирала дела в прокуратуре. Ларри с обычной фамильярностью коснулся одной из ее больших обручей-сережек.— Африканские?— Совершенно верно.— Красивые, — сказал он.Мюриэл спросила, в чем проблема, и Ларри подробно рассказал ей, что накануне услышал от Эрно. Было пять часов, и заключенных заперли для переклички. Это означало, что придется ждать.— Хочешь, пока суд да дело, взглянуть на него? — спросил Ларри.Он показал надзирателю значок, они вошли и поднялись на решетчатые настилы, идущие вдоль камер с дверями из стальных прутьев. Мюриэл шла медленно. Она не успела переобуться, и ступать на высоких каблуках по решетке было нелегко. Если б она споткнулась, это могло бы кончиться не только смущением. Вольные приучились держаться подальше от камер. Мужчин заключенные едва не удавливали галстуками, женщинам, естественно, приходилось хуже. Подчиненные шерифу надзиратели поддерживали с заключенными перемирие, основанное на принципе «живи и давай жить другим», и не всегда спешили вмешаться.По пути им представала обычная тюремная реальность — черные лица, дурные запахи, бросаемые в спину оскорбления и насмешки сексуального характера. В некоторых камерах мужчины натянули бельевые веревки, разделяя и без того тесное пространство. Зачастую к прутьям были приклеены фотографии членов семьи или снимки девиц, вырезанные из журналов. В ожидании переклички люди сидели или спали, слушали музыку по транзисторам, перекликались с соседями зачастую на условном языке. Надзиратель в желто-коричневой форме, рослый негр, пошел сопровождать их после того, как они миновали последние ворота, и был явно недоволен тем, что его побеспокоили. Он дважды ударил дубинкой по двери, давая понять, что это камера Коллинза, и неторопливо отошел, ведя концом дубинки по прутьям, дабы заключенные знали, что он поблизости.— Кто из вас Коллинз? — спросил Ларри двух людей за дверью. Один из них сидел на унитазе, другой, просунув руки между прутьями, играл в карты с заключенным из соседней камеры.— Ну и жизнь. Ни уединения тебе, ничего.Коллинз взглянул на Мюриэл, но продолжал заниматься своим делом, не считаясь с их появлением.Они ненадолго отошли. Когда вернулись, Коллинз застегивал «молнию» на оранжевом комбинезоне.— Ты нарко или кто? — спросил Коллинз, когда Ларри показал ему значок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138