Всю предыдущую ночь полицейский и его жена ждали, когда его привезут из операционной. Миссис Бротц пробыла в госпитале целый день. А сам Бротц присоединился к ее бдению, как только закончилось его дежурство.
Единственное отличие между его семейством и четой Бротц состояло в том, что последние не были столь громогласны. Они просто сидели или стояли и смотрели на него благодарным взглядом, сверкающим слезой, словно пара старых кокер-спаниелей, которых только что спасло от усыпления общество защиты животных.
Как хорошо побыть в одиночестве! Весь этот долгий жаркий день и почти нескончаемый вечер он чувствовал себя выставочным экспонатом — слабым, с парой пластиковых трубок, торчавших из носа, с еще одной дренажной трубкой в боку и иглой для внутривенного вливания, приклеенной пластырем к руке, в одной только до смехотворного короткой больничной рубашке, едва прикрывающей его мужские достоинства.
Поскольку правила распорядка, даже для платных палат, ограничивали количество посетителей до двух одновременно, а медсестра имела возможность контролировать эти правила, два стула в его палате были заняты постоянно, и постоянно две пары глаз и больше на различном расстоянии от пола восхищенно глядели на него через слегка приоткрытую дверь.
То же самое относилось и к его отцу и матери Мать до сих пор говорит на ломаном английском, часто переходя на идиш, несмотря на то, что прожила в этой стране уже шестьдесят пять лет. Что же до братьев и их громкоголосых жен и их еще более громкоголосых отпрысков, то они сообщали друг другу и всем проходящим мимо о том, какой храбрый у них сын, брат, шурин и дядя Лео. А полицейский и миссис Бротц кивали в немом согласии.
Теперь он стал героем Лео.
Хотя все, что он сделал, — это пара приемов дзюдо, чтобы не дать подонку всадить нож в спину Бротца. Если бы он был в форме, если бы не замешкался и был бы попроворней на ногу, скорее всего, он не получил бы ранения.
Пока Роджерс лежал, блаженно радуясь прохладному ночному бризу, дующему в больничное окно, ему неожиданно пришла в голову совершенно неуместная мысль. Если бы все это произошло в Корее во время сражения, его взводный сержант, вероятно, проел бы ему всю плешь за то, что он позволил себе так близко подойти к смерти. У сержанта был своей неколебимый кодекс чести, который сводился к тому, что долгом солдата не является смерть за родину. Ему платили за то, чтобы враги клали свои жизни за свою родную страну.
Проводя небольшие исследования для рассказа, который писал, Лео наткнулся на один интересный факт: в наш век, когда космические корабли облетают вокруг Земли, Чикаго был самым большим железнодорожным центром в Соединенных Штатах, если не во всем мире. В статье, которую он прочел, говорилось, что город обслуживается двадцать одной железной дорогой, соединяющей различные города, и пятнадцатью маневровыми и отдельными линиями.
Лежа в полутемной палате, он размышлял об этом. Как только трехдневный праздник подошел к концу, сотни тысяч семей и семейных пар, усталых, загорелых и сонных, возвращаются в город, отчего на улицах, бульварах и надземных автострадах стоит непрекращающийся шум автотранспорта.
Но сквозь этот шум он мог расслышать отдаленные, несколько одинокие гудки по крайней мере трех поездов, отправляющихся в Бостон или Нью-Йорк, либо в Омаху или Канзас-Сити, либо в Луисвилл или Мемфис.
Еще ближе он слышал пыхтение и сопение локомотива на маневровой линии, потом вдруг звук выпускаемого пара и скрежет тормозных башмаков, а также металлическое позвякивание сцепляемых вагонов, когда команда сцепщиков отводила груженые товарные вагоны и цистерны на какую-нибудь промышленную ветку.
Это были здоровые, вселяющие уверенность звуки. Роджерс сомневался, что поезда когда-нибудь выйдут из моды. Квартеты брадобреев и фанатики паровозного пара будут петь про храброго Кейси Джонса [Кейси Джонс — герой американского песенного фольклора, машинист, трагически погибший 29 апреля 1900 г.] и два локомотива, которые чуть было не столкнулись, даже когда люди будут покупать сезонные билеты на Луну.
Возможно, потому, что поезда олицетворяют целую эпоху.
Они — приятное напоминание о, возможно, несправедливом, но гораздо более понятном образе жизни. Об эре справедливых налогов, без всяких чуждых идеологий или поверхностных расовых проблем, без привилегированных обществ, без ядерных бомб и десятицентовых хот-догов В те дни, когда сеть стальных рельсов в первый раз сомкнулась, объединив тем самым весь континент, жизнь была много проще. Ты был богат или беден. Ты был черным или белым. Ты был иудеем или христианином. Ты был католиком, протестантом или мормоном. Но не важно, кем и каким ты был, ты ощущал себя человеком и стоял на своих ногах.
Ты водил девушку на танцы или возил на прогулку в коляске с откидным верхом, а когда провожал ее домой, она либо давала тебе, либо нет. Если давала и ты делал ее беременной, ты на ней женился. В любом случае интимные отношения между полами оставались личным делом каждого и не становились предметом обсуждения на кушетке у психиатра, в брачном бюро на Мэдисон-авеню или темой романов бестселлеров или супермасштабных кинофильмов. Секс оставался личным делом каждого. Сексом занимались тайно. С девушкой, которая влюбилась в тебя или которой ты просто понравился, которая хотела, чтобы ей овладели, или которая была готова участвовать в этом за оговоренную заранее цену.
В сексе ничего нет нового. Библия, Талмуд, «Тысяча и одна ночь», Рабле, Бодлер, вся великая литература всех веков была наполнена случаями приличных и неприличных любовных историй, настоящей супружеской любви, а также насилия и садизма, блуда и извращений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76