Зал ожидания вокзала – самое подходящее место для того, чтобы сидеть и размышлять. У меня было хорошее место у фонтана из красного мрамора, где я мог смотреть на других пассажиров и при этом сортировать свои мысли. Единственным недостатком был манящий аромат кофе, доносившийся из ближнего кафе. Я бы тоже сейчас выпил капуччино, но он стоил двадцать шесть крон, что при теперешнем состоянии моей наличности даже не подлежало рассмотрению.
Моя ситуация резко изменилась. Теперь у меня не было не только крыши над головой, но я остался практически без денег, а без ключа от банковской ячейки я не мог добраться до своих запасов. И машину приходилось списать со счетов: когда я снова отважился дойти до угла улицы и глянуть в сторону дома, двое в штатском стояли прямо у моей машины.
Что мне ещё оставалось? Только моя свобода, хотя бы на первое время. Рюкзак, полный амуниции для вторжения в шведскую национальную святыню. К счастью, я прихватил с собой сумку с инструментами; но хороший карманный фонарь остался лежать в бардачке автомобиля. И потом у меня ещё был, не надо забывать, телефон, горячий провод к моему ополоумевшему зятю.
Я позвонил ему и вместо приветствия сказал:
– Плохие новости.
– Что? – Я явно услышал, как он вздрогнул. Если так пойдёт дальше, то похитителям Кристины не понадобится физически устранять его: после нобелевского банкета его просто хватит удар.
Я запрокинул голову и разглядывал над собой серый многотонный свод вокзала.
– Судя по всему, они уже знают о моём существовании, – сказал я и коротко сообщил ему, что произошло.
Ганс-Улоф закряхтел и запыхтел, и ему понадобилось несколько минут, пока он это всё переварил.
– И теперь? – спросил он наконец. – Значит ли это, что сегодня вечером ты не сможешь попасть в дом Боссе Нордина?
– К счастью, я уже побывал там вчера ночью, – ответил я и почувствовал, как во мне снова закипает ярость. – А ты знал, что твой лучший друг – педофил?
– Кто-кто?
Я вкратце рассказал ему о том, что видел на вилле в Ваксхольме. Ганс-Улоф не мог мне поверить.
– Ты думаешь, эти фотографии означают, что Боссе этих девочек… ну, это?..
Я нетерпеливо зарычал:
– Очнись, Ганс-Улоф, это суровая реальность. А что же ещё? Датой помечено, когда он эту девочку купил или как уж там это происходит. А что касается списков с галочками, то ясно, что это означает.
Он закашлялся.
– О, боже мой. Уму непостижимо. – И потом, немного успокоившись, опять за своё: – Что ты намерен делать теперь?
– Вначале соберусь с мыслями, – солгал я. – Кристина больше не звонила?
– Нет.
– Что-нибудь ещё было?
– Нет. – По тому, как он это произнёс, чувствовалось, что всё это ему уже обрыдло. Должно быть, он теперь спасается только бегством в работу. Это означает, что всё большему числу мышей придется пострадать ради науки.
Пользы от него мне было мало.
– О'кей, – сказал я. – Я дам тебе знать, как только будет что. Пока.
Я отсоединился. Только когда я отключил телефон, я вспомнил, что надо было попросить у него денег. Ну да ладно, теперь всё равно.
В четыре часа я наконец стоял со всем своим багажом перед дверью квартиры Биргитты. Она оказалась дома, но совсем не обрадовалась, увидев меня.
– Что такое? – напустилась она на меня. – Что ты себе воображаешь? Только оттого, что мы раз переспали?
Я поднял руки. Жест беззащитности. Никогда не повредит в такой ситуации.
– Всего на пару дней. Меня вытурили из пансиона, и мне надо где-то перекантоваться.
– Еще скажи, что у тебя в Стокгольме, кроме меня, больше никого нет.
– Никого, к кому бы меня так тянуло.
Она приоткрыла дверь чуть пошире, но скрестила руки, преградив мне дорогу за порог.
– Моя лучшая подруга работает в одном доме, который называется «отель». Слышал когда-нибудь? Он задуман специально для таких случаев, как твой.
– Вряд ли, – возразил я. – Потому что у меня в кармане нет и двухсот крон.
– Еще и это!
– Биргитта, будь человеком, – уламывал я. – Это на благое дело.
Она расцепила руки и упёрла их в бока. Хороший знак.
– Только не воображай себе ничего. Будешь спать на раскладном диванчике в гостиной. Дверь спальни будет на запоре.
– Я согласен на всё, – заверил я её, – и на одинокие ночи, и на возможность, что из этого выйдет что-нибудь большее…
– Выкинь это из головы! – резко перебила она. И потом вздохнула. – Извини. Знаешь, я нахожу тебя привлекательным и так далее, но я не могу начать отношения с человеком, который так негативно настроен, как ты.
– …и, кроме того, – добавил я, – я должен сказать тебе правду.
Глава 40
То, что я ей рассказал, ошеломило её.
Мы опять сидели на её маленькой кухне, за маленьким столом, между нами стояло блюдо с изрядно оскудевшим с позавчерашнего дня запасом рождественского пирога. За окном установились мутные сумерки, окрашенные в желтоватый цвет уличными фонарями и отсветом заснеженных газонов, и батарея под окном аж гудела, борясь с холодом.
– Выкрали? Кристину? – повторила она, как будто я оставил ей какие-то сомнения в этом.
– Два месяца назад, – сказал я ещё раз.
– Чтобы выжать Нобелевскую премию?
– По медицине.
Она нервно теребила свои волосы.
– А кому она, кстати, досталась? Я как-то не следила за этим…
– Некой Софии Эрнандес Круз. Испанке, которая, однако, живёт в Швейцарии и работает на концерн «Рютлифарм».
– И они, так сказать, купили для неё Нобелевскую премию?
– Вроде того.
– Но ведь это же скандал.
Я помотал головой.
– Скандалы меня не волнуют. Меня волнует только жизнь моей единственной племянницы.
Про мои сомнения в том, жива ли она ещё, я предпочёл в эту минуту не заикаться;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151