- Черт возьми, {встань}, когда я с тобой разговариваю! - заорал
он. Ногти сжимавшей рукоятку пистолета руки впивались в ладонь, как
раскаленный добела металл. А она не поворачивалась. И не собиралась
вставать.
- Эринис из подземного лабиринта! - произнесла она своим
чувственным мелодичным голосом. - Ессе taurus! Приветствуйте быка!
И по-прежнему не шелохнулась, не оглянулась, что-бы
приветствовать его.
- Я не бык, стерва! - закричал он и вцепился в маску кончиками
пальцев. Маска не поддалась. Ему показалось, что она не просто
приклеилась или припаялась к его коже; она {стала} его лицом.
"Как это возможно? - озадаченно спросил Норман сам себя. - Как
это возможно, черт побери? Что за идиотские призы раздают детям в
парках развлечений!"
Он не находил объяснения происходящему, но маска не желала
отсоединяться от лица, несмотря на все старания. И Норман понял: если
попытается содрать ее ногтями, то почувствует боль, раздерет лицо до
крови. К тому же подтвердилось первоначальное впечатление - на его
лице действительно только один глаз, переместившийся в самый центр. И
зрение его слабело с каждой секундой; лунный свет, только что яркий,
быстро поблек.
- Сними ее с меня! - завопил он. - Сними ее с меня, сучка! Ты
ведь можешь, я знаю! Знаю, можешь! И хватит играть со мной, слышишь?
Не смей {ИГРАТЬ} со мной!
Спотыкаясь, он преодолел оставшееся до нее расстояние и схватил
коленопреклоненную женщину за плечо. Прикрывавшая плечо полоска ткани
сдвинулась, и от страха и ужаса от увиденного он издал слабый
сдавленный вскрик. Кожа ее оказалась такой же черной и прогнившей, как
кожура плодов, разлагающихся на земле вокруг дерева - тех, в которых
процесс гниения зашел настолько далеко, что мякоть превратилась в
жидкую кашицу.
- Бык поднялся из лабиринта, - изрекла женщина, легко поднимаясь
на ноги с грациозностью, которой он не замечал в своей жене за все
время супружества, - А теперь Эринис должен умереть. Так
предопределено, и так будет.
- Единственный, кому предстоит умереть... - начал он. Но так и не
добрался до конца фразы. Она повернулась, и когда в безжизненных
лунных лучах он увидел ее наружность, из горла вырвался вопль ужаса.
Норман дважды выстрелил из пистолета сорок пятого калибра, вогнав пули
в землю между ступнями, но даже не заметил этого. Обхватив руками
голову, он попятился прочь от нее, крича и с трудом переставляя ноги,
которые отказывались повиноваться. Она закричала тоже, и два
нечеловеческих крика слились в ночной тишине.
Гниль распространилась по верхней части ее груди; шея женщины
была того пурпурно-черного оттенка, который отличает кожу человека,
погибшего от удушья. И все же не эти знаки далеко зашедшей и, вне
всякого сомнения, смертельной болезни заставили Нормана напрячь
голосовые связки и кричать, кричать, извергая из глотки дикие
завывающие звуки; не симптомы болезни пробили хрупкую яичную скорлупу
его безумия, чтобы впустить внутрь похожую на безжалостное сияние
солнца реальность, весь ужас которой превосходил самые страшные
кошмары. Ее лицо.
Это было лицо летучей мыши с яркими безумными глазами хищной
лисицы; это было лицо сверхъестественно красивой богини, которую вдруг
видишь на иллюстрации, обнаруженной на пожелтевшей странице древней
книги, словно редкой красоты цветок на заросшем сорняками пустыре; это
было лицо Роуз, всегда отличавшееся необычностью: затаившаяся в глазах
робкая надежда, мягкий изгиб расслабленных губ. Словно лилии на
поверхности бездонного омута, эти детали внешности женщины проплыли
чередой перед его глазами, а когда они растаяли, Норман увидел над
собой паука с искаженными от голода и безумия чертами. Раскрывшийся
рот паука позволил заглянуть в отвратительную черноту, по которой
плавали розоватые мембраны с прилипшими к ним сотнями жуков и других
насекомых, мертвых или умирающих. Норман увидел глаза ужасного
насекомого - два кровоточащих яйца маренового цвета, пульсирующих в
глазницах, как чавкающая грязь.
- Подойди ко мне ближе, Норман, - позвал его шепотом паук в
лунном свете, и прежде, чем рассудок рассыпался на крошечные осколки,
Норман успел сообразить, что наполненная шелковистыми мембранами с
прилипшими к ним жуками пасть чудовища искривилась в попытке
растянуться в улыбку.
Из прорезей мареновой тоги появились и потянулись к нему руки,
новые руки поползли из-под нижнего края одеяния, только на самом деле
это были не {руки}, совсем не руки, и он закричал. Он кричал, кричал,
кричал: призывая на помощь забытье и беспамятство, которые положили бы
конец осознанному восприятию происходящего, но забытье не приходило.
- Подойди ближе, - проворковало чудовище, протягивая не-руки,
раскрывая пещеру пасти. - Я хочу поговорить с тобой. - На конце каждой
черной не-руки он заметил кишащие живыми наростами клешни. Клешни
доловило сжали его запястья, ноги, припухший от возбуждения пенис,
который все еще подрагивал в брюках. Одна клешня игриво скользнула в
рот; он почувствовал, как наросты потерлись о его зубы и царапнули по
внутренней поверхности щек. Клешня схватила язык, вырвала и
торжествующе помахала им перед его единственным глазом. - Я хочу
поговорить с тобой, и я хочу... поговорить... НАЧИСТОТУ!
Он совершил последнюю отчаянную попытку вырваться, но вместо
этого был вовлечен в жаждущие объятия Мареновой Розы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201