В баре по-прежнему имелось спиртное, но он к нему
не притрагивался. Венди тысячу раз решала выкинуть бутылки, но в конце
концов всегда отказывалась от этой мысли, словно поступок нарушил бы
какие-то непонятные чары.
Да еще приходилось считаться с Дэнни.
Если она чувствовала, что мужа совершенно не знает, то перед сыном
испытывала благоговейный страх - благоговейный страх в буквальном смысле,
какой-то неопределенный суеверный ужас.
В легкой дреме Венди представился миг его появления на свет. Она
снова лежала на родильном столе, обливаясь потом, волосы слиплись прядями,
ноги при потугах выворачивались наружу
(небольшой кайф от наркоза, который ей давали маленькими порциями.
Один раз она пробормотала, что кажется себе как бы приглашением к
групповому изнасилованию, а акушерка - стреляный воробей, принявшая
столько родов, что этими детьми можно заселить университет, - решила, что
это страшно смешно)
врач стоял между ногами, акушерка - сбоку, она готовила инструменты и
напевала себе под нос. Через все уменьшающиеся интервалы повторялась
острая боль, как будто в Венди втыкали осколки стекла, несколько раз, как
ни стыдно ей было, она вскрикнула.
Потом доктор довольно сурово сообщил ей, что она должна ТУЖИТЬСЯ, и
она натужилась, а потом ощутила, как из нее что-то вытаскивают. Ощущение
было отчетливым, определенным, ей никогда не забыть его - что-то вытащили.
А потом врач поднял ее сына за ножки (увидев крошечный член Венди сразу
поняла: мальчик), но, когда доктор взялся за наркозную маску, она заметила
кое-что еще - такое страшное, что нашла силы закричать, хотя думала, что
выкричалась до конца.
У него нет лица!
Но лицо, конечно же, было, милое личико ее Дэнни, а окутавшая его при
рождении оболочка плода теперь покоилась в маленьком сосуде - Венди
хранила ее, чуть ли не стыдясь этого. Она не верила старым приметам, но
все равно сохранила "сорочку". Бабью болтовню Венди не одобряла, но
мальчик с самого начала был необыкновенным. Она не верила в шестое
чувство, но...
Папа попал в аварию? Мне приснилось, что папа попал в аварию.
Что-то изменило Джека. Венди не верила, что дело только в ее
готовности разводиться. Тогда, под утро, пока она беспокойно спала, что-то
произошло. Эл Шокли сказал, что не случилось ничего, совсем ничего, но
отвел глаза, а если верить школьным сплетням, Эл тоже бросил пить.
ПАПА ПОПАЛ В АВАРИЮ.
Случайное столкновение с судьбой, может быть, конечно, ничего более
определенного. Газеты, которые вышли на утро и на следующий день, она
прочла внимательнее обычного, но не нашла ничего, что можно было бы
связать с Джеком. Господи помилуй, она выискивала аварию с наездом,
скандал в баре, который закончился серьезными повреждениями или... кто
знает? И кому это надо знать? Но полиция так и не объявилась - ни чтобы
задать вопросы, ни с ордером на взятие соскобов краски с бампера
фольксвагена. Ничего. Вот только муж полностью изменился, да сын,
проснувшись, сонным голосом спросил:
ПАПА ПОПАЛ В АВАРИЮ? МНЕ ПРИСНИЛОСЬ...
Она не признавалась себе в часы бодрствования, насколько Дэнни
повлиял на то, что она осталась с Джеком, но сейчас, в легкой дреме, можно
было признать: с самого начала Дэнни был мальчиком Джека. Так же, как тоже
почти с самого начала она была папиной девочкой. Она не могла припомнить
ни одного случая, чтобы Дэнни выплюнул молоко из бутылочки Джеку на
рубашку. Джек мог накормить его после того, как она с отвращением
сдавалась - даже когда у Дэнни резались зубки и ему явно было больно
жевать. Когда у Дэнни болел живот, ей приходилось целый час укачивать его,
чтоб он начал успокаиваться, а Джек просто брал Дэнни на руки, пару раз
проходил с ним по комнате, и тот засыпал у отца на плече, надежно засунув
в рот большой палец.
Ему не было неприятно менять пеленки - даже в тех случаях, которые он
называл "спецдоставкой". Он просиживал вместе с Дэнни часы напролет,
подбрасывая его на коленях, играя пальчиками, строя ему рожи, а Дэнни
дергал его за нос и, хихикая, валился. Джек выводил закономерности и
безошибочно пользовался ими, принимая на себя любые последствия. Даже
когда их сын был еще грудным, он брал Дэнни в собой в машину, отправляясь
за газетой, бутылкой молока или гвоздями в скобяную лавку. Когда Дэнни
было всего полгода, Джек взял его на футбольный матч Стовингтон - Кин, и
тот всю игру неподвижно просидел у отца на коленях, завернутый в одеяльце,
зажав в пухлом кулачке маленький стовингтонский флажок.
Он любил мать, но он был папин мальчик.
Да разве она сама не чувствовала раз за разом, как сын без слов
противится самой мысли о разводе? Она думала об этом в кухне, поворачивая
мысль в голове так же, как поворачивала картошку для ужина, подставляя под
лезвие овощечистки. А, обернувшись, видела, что сидящий по-турецки на
кухонном стуле Дэнни смотрит на нее одновременно испуганными и обвиняющими
глазами. Когда они гуляли в парке, он вдруг хватал ее за обе руки и
говорил - почти требовал - "Ты меня любишь? Ты папу любишь?" И,
смутившись, Венди кивала или говорила: "Конечно, милый". Он несся к
утиному пруду так, что перепуганные утки в панике перед маленьким зарядом
его свирепости, хлопая крыльями, с кряканьем перелетали на другой берег.
Венди, недоумевая, пристально глядела ему вслед.
Бывали даже времена, когда казалось, что решимость Венди хотя бы
обсудить с Джеком положение дел рассеялась не из-за ее слабости, а по воле
сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26