Он взялся за ручку двери и повернул ее. Как только он это сделал,
обрамленная металлом древесина на двери сморщилась и растрескалась сама
собой, что сопровождалось серией хлопков, столь же громких, как при
пожаре. Между досками двери вспыхнул огонь. Повалил дым. На двери были
декоративные щеколды из металла с чеканкой, одна из них грохнулась на
лестницу прямо под ноги Таду.
Он вошел внутрь.
Он не хотел этого; ему хотелось остаться на крыльце и спорить со
Старком. И не только! Убеждать того, спросить, зачем, во имя Господа,
Старк сделал это, поскольку войти внутрь дома было еще ужаснее и страшнее,
чем впечатление от встречи с самим Старком. Но это был сон, кошмарный сон,
и ему казалось, что причина всех кошмаров - отсутствие самообладания. Это
напоминало ощушение от катания на американских горах, когда кажется, что
ты в любую секунду после наклона или толчка можешь врезаться в кирпичную
стену и погибнуть так же легко и просто, как насекомое под ударом хлопушки
для мух.
Знакомая до мелочей прихожая показалась ему сейчас совершенно чужой,
почти мрачной. Бросалось в глаза отсутствие выгоревшей ярко-красной
ковровой дорожки, которую Лиз давно уже угрожала заменить, но никак не
осуществляла сие намерени е... и хотя это казалось слишком незначительной
деталью во время кошмара, это было тем, к чему он не раз возвращался
позднее, поскольку именно это наиболее полно и точно отражало его ужас -
ужас независимо от содержания самого сна. Можно ли считать безопасной
чью-то жизнь, если даже такая пустяковая вещица, как ковровая дорожка в
прихожей, может вызывать столь сильные чувства разрыва, дезориентации,
печали и страха?
Ему не понравились звуки, напоминающие эхо, сопровождавшие его шаги
по деревянному полу. Они не только производили впечатление, что убеждают
Тада в правоте слов негодяя, который неотступно следовал за ним. Они
доказывали полную пустоту и отсутствие жизни в доме. Но ему еще больше не
нравились эти звуки, поскольку шаги Тада и шуршание его собственных подошв
звучали как-то потерянно и безнадежно несчастливо.
Ему хотелось повернуться и уйти, но он никак не мог сделать этого.
Потому что Старк был сзади него, и почему-то он знал, что Старк сейчас
держит в руках те самые страшные ножницы Алексиса Мэшина, которыми их
хозяин изуродовал в конце романа "Путь Мэшина" лицо другого ублюдка.
Если он обернется, Джордж Старк может слегка обкарнать его.
Хотя дом был и пуст, но за исключением дорожек и ковров (в том числе
и ковра, закрывавшего весь пол в гостиной) вся мебель и обстановка были на
месте.
Ваза с цветами стояла на маленьком столике в конце прихожей, откуда
можно было пройти либо прямо в гостиную с круглым потолком и окном во всю
стену, открывающим вид на озеро, либо повернуть направо в кухню. Тад
коснулся вазы, и она разлетелась на кусочки, выпустив облако едкого
керамического порошка. Застоявшаяся вода испарилась, и полдюжины садовых
роз, стоявших в вазе, увяли и почернели в центре столика. Он потрогал сам
стол. Поверхность издала сухой треск разрыва, и стол раскололся пополам,
но не упал на пол, а остался стоять.
- Что ты сделал с моим домом? - воскликнул Тад, обращаясь к стоящему
за ним человеку, не решаясь повернуть к нему голову. У него не было нужды
проверять наличие этих ужасных ножниц, которыми еще до того, как Нони
Гриффитс разукрасила щеки Мэшина красно-белыми бороздами и выколола ему
глаз, сам Мэшин любил освежевывать носы своих "конкурентов по бизнесу".
- Ничего, - отвечал Старк. Таду не надо было проверять, улыбается ли
этот негодяй, поскольку эта улыбка явно слышалась в голосе собеседника. -
Ты сделал это, старина.
Затем они оказались на кухне.
Тад зацепил печь, и она раскололась пополам, как забитый грязью
старый колокол. Нагревательные спирали вытянулись вверх и покривились.
Омерзительное зловоние исходило из темной расщелины посередине печи, и,
наклонившись, он увидел индейку. Она загнила, и темная жидкость с какой-то
начинкой вытекала из живота птицы.
- В местечке пониже, чем здешнее, мы называли это дурацкой
фаршировкой, - заметил Старк из-за его плеча.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Тад. - Где, по-твоему, находится
местечко пониже?
- Эндсвилл, - спокойно ответил Старк. - Это то местечко, где сходятся
все железнодорожные пути, Тад.
Он еще что-то добавил, но Тад пропустил дальнейшее мимо ушей. На полу
лежал кошелек Лиз, и Тад перепрыгнул через него. Когда он ухватился, чтобы
не упасть, за кухонный стол, то раскололся на мелкие щепки и обсыпал
линолеум древесными опилками.
- Прекрати немедленно! - закричал Тад. - Я хочу проснуться! Я
ненавижу ломать вещи!
- Ты всегда был неуклюжим, старина, - сказал Старк.
- Я не должен, - взволнованно ответил Тад. - Я не должен быть
неуклюжим. Я не должен ломать вещи. Когда я осторожен, все в полном
порядке.
- Да... очень плохо, что ты перестал быть столь осторожным, - сказал
Старк, с той самой наполнявшей его голос гнусной улыбочкой. И они
оказались в заднем чулане.
Там была Лиз, сидевшая поджав ноги в углу у двери, ведущей в сарай
для дров. Один чулок был надет, другой спущен с ноги. Она носила
нейлоновые чулки, и Тад мог видеть спустившуюся петлю на одном из них. Ее
голова была опущена, ее медово-светлые волосы закрывали лицо. Он не хотел
смотреть на ее лицо. Как ему не хотелось видеть ни лезвие, ни усмешку
Старка, поскольку он и так знал, что они присутствуют здесь, так ему
совсем не нужно было видеть лицо Лиз, чтобы убедиться, что она не спит и
не в обмороке, а просто мертва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26