Лицо исказилось
ужасной гримасой. Он пошатнулся, но устоял, и Марк ударил снова. На этот
раз железная труба угодила в лоб, и брызнул новый фонтан крови.
Стрэйкер рухнул, как бескостная груда, глаза его закатились.
Огромными круглыми глазами Марк смотрел на тело.
- Я убил его... Боже!
Пальцы Стрэйкера сомкнулись на его лодыжке.
Марк задохнулся от ужаса и попытался вытащить ногу. Рука держала его
стальным капканом. Стрэйкер смотрел на Марка холодными и яркими глазами
сквозь темную маску крови. Губы его беззвучно шевелились. Марк дернулся
еще, но безрезультатно. Со стоном он принялся молотить Стрэйкера по руке
ножкой кровати. Два, три, четыре удара. С жутким карандашным звуком
сломались пальцы. Рука разжалась, и Марк выдернул ногу и выскочил из
комнаты.
Голова Стрэйкера снова упала на пол, но его искалеченные пальцы
сжимались и разжимались, зловеще хватая воздух. Ножка кровати вывалилась
из ослабевшей руки Марка, и он, дрожа, попятился. Его охватила паника, он
повернулся и кинулся вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки
онемевшими ногами.
В залитой тенью передней было темно.
Марк побежал на кухню, бросил безумный взгляд на открытую дверь
подвала. Солнце уходило в мерцающее месиво красного, желтого и пурпурного.
В мертвецкой за шестнадцать миль отсюда Бен Мерс смотрел на часы,
колеблющиеся между 7:01 и 7:02.
Марк ничего об этом не знал, но чувствовал, что время вампиров на
пороге. Оставаться здесь означало страшнейшую из битв; спуститься вниз, в
подвал, значило вступить в ряды не-мертвых.
И все-таки он подошел к двери подвала и даже спустился на три
ступеньки, прежде чем ужас сковал его почти физическими путами, не
позволяя ступить ни шагу дальше. Он плакал, его била крупная дрожь, как в
лихорадке.
- Сьюзен, - взвизгнул он, - беги!
- М-марк? - голос ее звучал слабо и сонно. - Ничего не вижу. Темно...
Вдруг раздался гулкий звук, похожий на ружейный выстрел, а затем
низкий, бездушный смех.
Сьюзен вскрикнула... крик превратился в стон и медленно растаял до
тишины.
И все же он стоял - на обратившихся в перья ногах, дрожащих от
нетерпения унести его прочь.
А снизу раздался дружелюбный голос, поразительно похожий на
отцовский:
- Спускайся, мой мальчик. Ты мне нравишься.
Этот голос обладал такой силой, что Марк почувствовал, как толчками
уходит ужас, а перья превращаются в свинец. Он сделал шаг вниз, но
опомнился и, насколько мог, вернул контроль над собой.
- Спускайся.
Теперь голос звучал ближе. Под отцовской доброжелательностью он таил
волевую сталь.
- Я вас знаю! Вас зовут Барлоу! - крикнул Марк.
И побежал.
В передней ужас охватил его с новой силой, и, не окажись дверь
открытой, он мог бы пробить ее насквозь. Он кинулся во весь дух по дороге
- очень похоже на того давнего мальчика Бенджамена Мерса - туда, к городу,
к сомнительной безопасности. А разве не может король вампиров погнаться за
ним еще и сейчас?
Он свернул с Брукс-роуд и бросился напролом через лес, с плеском
свалился в ручей, выкарабкался в кустах на другом берегу и, наконец,
оказался на собственном заднем дворе.
Он вошел через кухонную дверь и заглянул через порог в гостиную, где
его мать с написанной на лице большими буквами тревогой держала телефонную
трубку.
Она подняла глаза, увидела его, и облегчение волной прошло по ее
лицу.
- Вот он, пришел...
Она положила трубку, не дожидаясь ответа, и встала навстречу сыну.
Увидев, что она плачет, Марк огорчился больше, чем мог предположить.
- О, Марк... где ты был?
- Пришел? - крикнул сверху отец. Его голос предвещал грозу.
- Где ты был?! - мать взяла его за плечи и встряхнула.
- Я упал, когда бежал домой, - пробормотал Марк.
Больше сказать было нечего. Определяющая черта каждого детства -
отчуждение. У взрослых нет слов для детских печалей и детских восторгов.
Мудрый ребенок понимает это и подчиняется неизбежным последствиям.
Кто считается с последствиями, тот больше не ребенок.
Марк добавил:
- Я не заметил времени. Оно...
И тут спустился отец.

Темнота перед рассветом понедельника.
Кто-то скребется в окно.
Он проснулся без малейшей задержки, без промежутка дремы и
неуверенности в окружающем. Безумие сна и безумие пробуждения оказались
потрясающе одинаковы. Белое лицо в темноте за стеклом было лицом Сьюзен.
- Марк... впусти меня.
Он встал. Пол холодил босые ноги. Марк задрожал.
- Уходи, - сказал он без всякого выражения. Он разглядел, что она
одета в ту же блузку и брючки. "Хотел бы я знать, - подумал он, - что
делают ее родители? Может, вызвали полицию?"
- Это не так уж плохо, Марк.
Глаза ее казались плоскими и обсидиановыми. Она улыбнулась, показав
зубы, блеснувшие между бескровными губами. - Даже очень приятно. Впусти
меня, и ты увидишь. Я тебя поцелую, Марк. Я зацелую тебя всего так, как
твоя мать никогда не целовала.
- Уходи, - повторил он.
- Рано или поздно кто-то из нас доберется до тебя, - сказала она. -
Нас теперь гораздо больше. Пусть это буду я, Марк. Я... я так голодна, -
она попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу, от которой у
него, казалось, похолодели даже кости.
Он поднял крест и прижал его к окну.
Она зашипела, будто ошпаренная, и отпустила оконницу. Секунду тело
висело в воздухе, став туманным и нечетким. Потом исчезло. Но прежде он
увидел - или подумал, что увидел, - на ее лице горестное отчаянье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106