.. Она запретила ей купаться. И хотя Кэрри все равно купалась и
даже смеялась, когда ее топили целой компанией (до тех пор пока в легких не
осталось воздуха - а они снова и снова заталкивали ее в воду - и она,
испугавшись, неначала кричать), и участвовала в любых лагерных мероприятиях,
над "молельщицей Кэрри" постоянно издевались и подшучивали. Она уехала тогда
за неделю до окончания смены, с красными, запавшими от слез глазами, и мама,
встретив ее на автобусной станции, сурово сказала, что ей следует как зеницу
ока хранить память о давешних материнских наставлениях - доказательство
того, что мама все знает, что мама всегда права, что единственная надежда на
покой и спасение лежит внутри красного круга.
- Потому что тесны врата, - добавила она строго в такси и, вернувшись
домой, заперла Кэрри в чулане на шесть часов.
Разумеется, мама запрещала ей мыться с другими девушками в душевой, но
Кэрри прятала купальные принадлежности в своем шкафчике и все равно мылась,
принимая участие в этом постыдном и неприятном для нее ритуале обнаженности,
в надежде на то, что красный круг хоть немного потускнеет.
(но сегодня-то сегодня)
По другой стороне улицы ехал на велосипеде пятилетний Томми Эрбтер,
щуплый, вечно сосредоточенный мальчуган. Он давил на педали своего "Швинна"
с яркокрасными боковыми колесиками и гудел вполголоса простенький
рок-н-ролл, затем вдруг увидел Кэрри, посветлел лицом и высунул язык.
- Эй, стараяпердуньямоясестрицаКэрри!
Кэрри бросила на него полный ненависти взгляд. Велосипед закачался и
неожиданно перевернулся. Оказавшись под велосипедом, Томми заплакал. Кэрри
улыбнулась и пошла дальше. Вопли Томми казались ей сладкой, звонкой музыкой.
Вот бы уметь делать что-нибудь в таком же духе просто по желанию!
(а ведь она только что это сделала)
Кэрри остановилась как вкопанная за семь домов до своего, устремив
пустой взгляд в никуда. Мальчишка позади хныкал, потирая расцарапанную
коленку, затем снова сел на велосипед и крикнул что-то Кэрри вслед. Она даже
не отреагировала: и не такое приходилось слышать.
Ведь она подумала тогда, вспоминала Кэрри:
(чтоб ты свалился чтоб ты свалился с этого чертового велосипеда и
разбил свою гнилую башку)
И что-то в самом деле случилось.
Ее разум... как бы это сказать... на мгновение напрягся, что ли - не
совсем точно, но близко. Мысли как будто налились твердостью, словно мышцы
руки, поднимающей гантель... Тоже не очень точно, но другого сравнения на
"Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие
находят их" (Матф. 7.14).
ум не приходило. Слабая такая рука с жиденькими детскими мускулами...
Раз!
Кэрри впилась яростным взглядом в панорамное окно миссис Йоррати, успев
при этом подумать:
(глупая мерзкая старая стерва окно разбейся)
Ничего. Панорамное окно миссис Йоррати, как и до того, безмятежно
блестело в свежих лучах утреннего солнца. Живот снова свело болезненной
судорогой, и Кэрри двинулась дальше.
Но...
Лампочка... И пепельница тоже...
Кэрри оглянулась
(старая стерва просто ненавидит маму)
через плечо. И вроде бы что-то в мозгу напряглось, но едва-едва. Ровное
течение мыслей чуть подернулось рябью, словно булькнул где-то там подводный
ключ.
Панорамное окно тоже затрепетало. Но не больше. Наверно, просто
привиделось. Может быть.
Голова казалась теперь тяжелой, ватной, а где-то глубоко в мозгу
зарождалась слабая пока, пульсирующая боль. Глаза жгло, словно она за один
раз прочла весь Апокалипсис.
Кэрри шла вниз по улице к маленькому белому дому с голубыми ставнями, и
в душе у нее вновь сгущалась привычная уже смесь ненависти, любви и страха.
По западной стороне бунгало поднялись до самой крыши, вьюнки (они всегда
называли свой дом "бунгало", потому что "белый дом" звучало как политическая
шутка, а мама говорила, что все политики - жулики и грешники, которые в
конце концов продадут страну безбожникамкрасным, а те всех верующих в Иисуса
- даже католиков - поставят к стенке), и это было красиво - Кэрри знала, что
красиво, но иногда просто ненавидела ползучие зеленые растения. Иногда ей
казалось, как и сейчас, - что это гротескная гигантская рука, испещренная
огромными венами, которая выползла из земли, чтобы сцапать дом. Кэрри
невольно замедлила шаг.
И камни, вспомнилось вдруг ей, камни тоже были.
Она снова остановилась, растерянно моргая от яркого солнечного света.
Камни. Мама никогда об этом не заговаривала, и Кэрри даже сомневалась,
помнит ли она еще тот день, когда упали камни. Странно, что день сохранился
в памяти у нее самой. Ей ведь было совсем немного. Три года, кажется? Или
четыре? Она увидела девушку в белом купальнике, а затем посыпались с неба
камни. И по всему дому летали разные вещи... Воспоминания стали вдруг 20
яркими и отчетливыми. Словно они таились совсем рядом, за тоненькой
перегородкой, и ждали, когда Кэрри достигнет своего рода психической
зрелости.
Ждали, может быть, сегодняшних событий.
Из статьи "Кэрри; черная заря телекинеза" ("Эксквайр Мэгезин", 12
сентября 1980 г.), Джек Гейвер:
Стелла Хоран прожила в благоустроенном пригородном районе Парриш
недалеко от Сан-Диего двенадцать лет, и внешне она - типичная "миссис
Калифорния" носит яркую одежду и дымчатые очки в оправе янтарного цвета;
волосы - светлые с несколькими черными прядями; водит симпатичный
"фольксваген" цвета бордо с изображением улыбки на крышке бензобака и
зеленой экологической наклейкой на заднем стекле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10