На причале мальчишки и молодые люди постарше несут ловушки для омаров в длинный потрепанный сарай с вывеской «ГОДСО: РЫБА И ОМАРЫ». Слышен смех и возбужденный говор, по рукам ходят бутылки с чем-то явно теплым. Надвигается буря. А это всегда вызывает возбуждение – когда буря только надвигается.
Возле сарая Годсо стоит аккуратный домик местной добровольной пожарной охраны как раз на две пожарные машины. Одну из них сейчас моют снаружи Ллойд Уишмен и Ферд Эндрюс.
Атлантик-стрит уходит в город вверх от причалов. Линиями вытянулись красивые домики Новой Англии. К югу от причалов – лесистый мыс, и зигзаги обветшалой деревянной лестницы ведут к воде. К северу вдоль побережья тянутся дома народа побогаче. На дальней северной оконечности стоит маяк высотой футов сорок. Он автоматически зажигается и гаснет, и свет его на фоне дня бледен, но различим.
Наверху – длинная радиоантенна. И снова мы слышим голос Майка:
– Люди с Литтл-Толл-Айленда платят налоги в Огасту – как и прочие. На автомобильных номерах у нас нарисован омар или гагара – как и у других. И болеем мы за команды Университета штата Мэн, особенно за женские баскетбольные – как все…
На рыбачьей лодке «Счастливица» Санни Бротиган запихивает сети в люк и задраивает крышку. Рядом Алекс Хабер привязывает «Счастливицу» толстыми канатами. Слышен голос Джонни Гарримана из-за кадра:
– Санни, задрай получше. В прогнозе говорят, она приближается.
Джонни выходит из-за рубки, глядя в небо. Санни поворачивается на его голос:
– Они каждую зиму приходят, Большой Джон. Повоют и уходят. И всегда потом бывает июль.
Санни пробует люк и ставит ногу на трап, глядя, как Алекс закрепляет последний узел. Позади них к Джонни подходит Люсьен Фурнье. Он наклоняется над трюмом добычи, открывает люк и заглядывает. Звучит голос Алекса Хабера.
– Да… только, говорят, такой еще не бывало. Люсьен выдергивает из трюма омара и поднимает над головой:
– Санни, одного забыл! Санни отвечает:
– Для затравки полезно оставить в садке. На счастье.
Люсьен Фурнье обращается к омару:
– Надвигается Буря столетия, mon frere [Брат мой (фр.).], – только что по радио сказали. – Щелкает его по панцирю. – Ты вовремя шубу надел, да?
И бросает омара обратно в садок – ПЛЮХ! Все четверо уходят с лодки, и мы смотрим им вслед. А Майк объясняет нам:
– Но мы – не такие. На островах жизнь другая. И мы сплачиваемся, когда это нужно.
А Санни, Джонни, Алекс и Люсьен уже на трапе; кажется, они уносят снаряжение. И Санни говорит:
– Ладно, и эту переживем.
– Ага, как всегда, – подхватывает Джонни.
– Не о волнах думай, а о лодке, – добавляет Люсьен. И Алекс Хабер ему отвечает:
– Да ладно, что там может француз в этом понимать?
Люсьен шутливо на него замахивается. Все смеются. Потом идут дальше. Видно, как Санни, Алекс, Люсьен и Джонни заходят к Годсо. А камера отворачивается и панорамирует вверх по Атлантик-стрит к мигалке, которую мы уже видели. Потом уходит вправо, вырезая кусок деловой части города. На улице суматошное движение. Майк продолжает говорить:
– И мы умеем хранить тайну, если надо. Например, ту, что досталась на нашу долю в восемьдесят девятом. – Он замолкает на минуту. – И люди, которые там живут, до сих пор ее хранят.
И мы заходим в магазин-склад Андерсона. Поспешно входят и выходят люди. Вот появляются три женщины: Анджела Карвер, миссис Кингсбери и Роберта Койн.
За кадром голос Майка:
– И я это знаю.
Его перебивает разговор женщин. Говорит Роберта:
– Слава Богу, консервами закупилась. Теперь пусть приходит.
– Я только молюсь, чтобы свет не отключили, – отвечает миссис Кингсбери. – Не могу я готовить на дровяном очаге. У меня даже вода на нем подгорает. Большая буря только для одного хороша…
И Анджела ее перебивает:
– Угу. И мой Джек знает, для чего.
Две другие смотрят на нее с удивлением, потом все трое хихикают, как девчонки. И расходятся к своим машинам. И снова слышен голос Майка:
– Я держу связь.
Новый план: борт пожарной машины. Чья-то рука полирует тряпкой ее красную шкуру и уходит из кадра. Довольный своей работой Ллойд Уишмен глядит на отражение собственного лица. Ферд Эндрюс (его не видно) говорит ему:
– По радио сказали, снега будет до фигища.
Ллойд поворачивается, и камера за ним, и мы видим Ферда, прислонившегося к двери. В руках у нею голенища полудюжины сапог, и он начинает их расставлять по парам под крюками, где висят плащи и шлемы. И говорит:
– Как попадаем в беду, так уж попадаем. Ллойд усмехается в ответ своему молодому напарнику и снова драит машину. При этом говорит:
– Спокойней, Ферд. Шапка снега – это еще не беда. Беды через пролив не ходят. А то чего бы мы здесь жили?
Судя по лицу Ферда, он не так в этом уверен. Он выходит из двери и смотрит вверх…
И камера вслед за ним смотрит на приближающиеся штормовые облака.
Задерживается на них на секунду, потом панорамирует вниз, и в кадр вплывает типичный аккуратный белый домик Новой Англии. Он примерно на полпути к вершине холма по Атлантик-стрит – то есть между причалами и центром города. И ограда у него есть, отделяющая улицу от умершего на зиму газона (но снега на нем нет, и вообще на острове мы его еще не видели), и калитка в ограде открыта, приглашая на бетонную дорожку всякого, кто потрудится сойти с тротуара и по крутым ступеням террасы подойти к двери. У калитки стоит почтовый ящик, забавно раскрашенный и с лепными добавками, превращающими его в розовую корову. На боку надпись:
КЛАРЕНДОН
Голос Майка сообщает:
– Первым человеком в Литтл-Толл-Айленде, который увидел Андре Линожа, была Марта Кларендон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13