речь стала отрывистой, фразы — короткими, движения — резкими. Она рассеянно потирала висок или лоб над левой бровью, словно у нее там что-то болело. «Неужто Эдди не видит всех этих признаков?» — задавался Роланд. Действительно, когда они встретились, с наблюдательностью у Эдди было хуже некуда, но с тех пор произошли разительные изменения, исключительно в лучшую сторону, и…
И он любил ее. Любил. Как же он не мог видеть того, что видел Роланд? Конечно, признаки эти были не столь очевидными, как на берегу Западного моря, когда Детта готовилась к решающему удару, чтобы перехватить контроль над телом у Одетты, но ведь они были, а если и отличались, то не очень.
С другой стороны, он помнил слова матери: «От любви глупеют». Может, Эдди очень уж сблизился с ней, чтобы что-либо замечать. «Или не хочет замечать, — подумал Роланд. — Просто отгоняет саму мысль, что нам грозит повторение пройденного. Как в тот раз, когда мы заставили ее увидеть себя и свою раздвоенную личность».
Да только теперь дело было не в ней. Роланд давно это подозревал, собственно, первые подозрения возникли еще до их долгой беседы со стариками Речного Перекрестка, а теперь знал наверняка. Нет, дело не в ней.
Вот он и лежал, прислушиваясь к их замедляющемуся дыханию. Они заснули один за другим: сначала Ыш, потом Джейк, Сюзанна. Последним — Эдди.
Ну… не совсем последним. Роланд мог уловить едва слышный шепоток разговора людей по другую сторону холма к югу от них, тех самых, что шли следом и наблюдали за ними. Скорее всего, не решаясь приблизиться и дать знать о своем присутствии. Слух у Роланда был очень острым, но люди эти находились слишком далеко, чтобы он мог разобрать слова. До него донесся с десяток реплик, потом кто-то громко икнул. И воцарилась тишина, если не считать легкого шепота ветра в кронах деревьев. Роланд лежал тихо, вглядываясь в темное небо, на котором не светилось ни одной звезды, ожидая, когда встанет Сюзанна. Она и встала.
Но еще раньше Джейк, Эдди и Ыш ушли в ментальный прыжок.

5

Роланд и его друзья узнали о ментальном прыжке (а узнать могли очень немногое) от Ваннея, придворного учителя, в те далекие времена, когда были молодыми. Поначалу они составляли квинтет: Роланд, Ален, Катберт, Жами и Уоллес, сын Ваннея. Уоллес, невероятно умный, но еще более больной, вскоре умер от болезни, которую иногда называли горе королей. Они остались вчетвером, образовав классический ка-тет. Ванней это прекрасно понимал, и понимание это только углубляло его горе.
Корт учил их ориентироваться по солнцу и звездам, Ванней объяснял устройство компаса, квадранта, секстанта, учил основам математике, без которой практическое использование этих инструментов не представлялось возможным. Корт учил их сражаться. Ванней, на примере истории, логики и, по его терминологии, «универсальных истин», — как иной раз они могут этого избежать. Корт учил их убивать, если возникнет такая необходимость. Ванней, хромой, с доброй, но рассеянной улыбкой, разъяснял, что насилие, чаще завязывает проблемы в более тугой узел, чем разрешает. Он сравнивал насилие с большим пустующим помещением, где эхо искажает настоящие звуки.
Он учил их физике, той физике, что оставалась. Он учил их химии, тому, что осталось от химии. Он учил их заканчивать такие предложения, как: «Это дерево похоже на…» и «Когда я бегу, то чувствую себя таким же счастливым, как…» и «Мы не могли не рассмеяться, потому что…» Роланд ненавидел эти упражнения, но Ванней не позволял ему увиливать от них. «Твое воображение оставляет желать лучшего, Роланд, — как-то сказал он своему ученику… Роланду тогда было лет одиннадцать. — Я не могу держать его на голодном пайке. Оно станет только хуже».
Он учил их Семи кругам магии, отказываясь признать, что не верит в них, и Роланд подумал, что на одном из этих уроков Ванней и упомянул про ментальный прыжок. Полной уверенности у Роланда, конечно, быть не могло. Но он помнил, что Ванней говорил о секте Мэнни, людях, которые могли путешествовать между мирами. А говорил ли он про Радугу Мейрлина?
Роланд склонялся к тому, что да, но, пусть он дважды держал в руках розовый Магический кристалл, однажды — юношей, второй раз — мужчиной, и дважды с его помощью отправлялся в те самые путешествия, второй раз с друзьями, мгновенно преодолевая время и пространство, Кристалл не отправлял его в ментальный прыжок.
«Но откуда ты это знаешь? — спросил он себя. — Как ты можешь это знать, Роланд, если находился в этот состоянии?»
Потому что Катберт и Ален сказали бы ему об этом, вот откуда.
Ты уверен?
Ответом стало возникшее в груди странное, неопределенное чувство. Негодование? Ужас? Ощущение, что его предали? И он вдруг осознал, что нет, совсем даже и не уверен. Точно он знал лишь одно: хрустальный шар засосал его внутрь, и ему повезло в том, что в конце концов выплюнул наружу.
«Но здесь никакого шара не было», — подумал он, и вновь услышал другой голос, сухой, бесстрастный голос своего старого, хромого учителя, который так и не перестал горевать о единственном, безвременно умершем сыне. Голос этот произнес все те же слова:
«Ты уверен?
Стрелок, ты уверен?»

6

Все началось с тихого потрескивания. Роланд первым делом подумал на костер: кто-то из них бросил в него ветку с зелеными иголками, огонь наконец-то добрался до них, вот иголки, загораясь, и затрещали. Но…
Звук усиливался, уже более напоминая треск электрических разрядов. Роланд сел, посмотрел на членов своего ка-тета, спавших по другую сторону костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38