Клаату спускается по широкому трапу и останавливается; на него
глядят сотни пар испуганных глаз и сотни армейских винтовок. Момент, исполненный
напряжения, такие моменты приятно вспомнить, и именно они на всю жизнь делают
людей вроде меня поклонниками кинематографа. Клаату начинает возиться с какой-то
штуковиной, похожей, насколько я помню, на приспособление для борьбы с сорняками,
и скорый на руку мальчишка-солдат стреляет в него. Разумеется, как выяснилось,
приспособление было подарком президенту. Никаких смертоносных лучей: всего лишь
аппарат для лечения рака.
Так было в 1951 году. А шесть лет спустя, в субботний день в Коннектикуте,
поступки и внешность парней из летающих тарелок были куда менее дружественными.
В отличие от благородного и немного печального Майкла Ренни в роли Клаату
пришельцы из "Земли против летающих тарелок" напоминали старые и исключительно
злобные деревья с узловатыми сморщенными телами и морщинистыми старческими
лицами.
И не средство от рака для президента, подобно новому послу, приносящему дары
стране, а лучи смерти, разрушение и всеобщую войну принесли они миру. И все это,
в особенности разрушение Вашингтона, было показано удивительно реалистично с
помощью спецэффектов Рэя Харрихаузена, того самого, который в детстве бегал в
кино с приятелем по имени Рэй Брэдбери.
Клаату приходит, чтобы протянуть руку дружбы и братства. Он предлагает людям
вступить в своего рода межзвездную Организацию Объединенных Наций - конечно, при
условии, что мы расстанемся со своей неприличной привычкой убивать себе подобных
миллионами. Ребята из "Земли против летающих тарелок" прилетели с целью
завоевания, это была последняя армада с умирающей планеты, древней и алчной,
ищущей не мира, а добычи.
"День, когда Земля остановилась" относится к небольшой горстке истинно научно-фантастических
фильмов. Древние чужаки из "Земли против летающих тарелок" - посланцы гораздо
более распространенного жанра, жанра фильма ужасов. Здесь нет никакого вздора
насчет "дара вашему президенту"; эти парни просто высаживаются на мысе Канаверал
и начинают уничтожать все вокруг.
Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне представляется. Если
существует силовая линия между этими двумя почти противоположными идеями, то
ужас почти несомненно зарождается здесь.
И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма пришельцы готовятся к
атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас. Кинотеатр был битком набит
детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если вы обратитесь к дням своей
молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет множеством способов выразить
свое раздражение, если фильм прерывается или начинается с опозданием: ритмичное
хлопанье; великий клич детского племени "Мы хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим
кино!"; коробки от конфет, летящие в экран; трубы из пачек от попкорна, да мало
ли еще что. Если у кого-то с четвертого июля сохранилась в кармане хлопушка, он
непременно вынет ее, покажет приятелям, чтобы те одобрили и восхитились, а потом
зажжет и швырнет к потолку.
Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И пленка не порвалась -
просто выключили проектор. А дальше случилось нечто неслыханное: в зале зажгли
свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от Яркого света, как кроты.
На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, - совершенно излишний
жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году, в ноябрьскую пятницу,
когда парень, который вез нас домой из школы, сказал, что в Далласе застрелили
президента.
2
Если в том, что касается танца смерти, можно выявить некую суть или истину, то
она проста: романы, фильмы, телевизионные и радиопрограммы - даже комиксы -
всегда работают на двух уровнях.
Первый уровень, так сказать внешний, - это когда Ригана рвет прямо на священника,
когда он мастурбирует с распятием в руке в "Изгоняющем дьявола" (The Exorcist),
когда ужасное, словно вывернутое наизнанку чудовище из "Пророчества" (Prophecy)
Джона Франкенхаймера разгрызает голову пилота вертолета, как тутси-поп <конфета-шарик
на палочке с твердой оболочкой и мягкой начинкой.>. Первый уровень может быть
достигнут с различной степенью артистизма, но он присутствует обязательно.
Но на другом, более мощном уровне проявление ужаса - это поистине танец,
подвижный, ритмичный поиск. Поиск той точки, зритель или читатель, где вы живете
на самом примитивном уровне. Ужас не интересуется цивилизованной оболочкой
нашего существования. Так же, как и этот танец сквозь помещения, где собрано
множество предметов мебели, каждый из них - мы надеемся! - символизирует нашу
социальную приспособленность, наш просвещенный характер. Это поиск иного места,
комнаты, которая порой может напоминать тайное логово викторианского джентльмена,
а иногда - камеру пыток испанской инквизиции... Но чаще всего и успешней всего -
простую грубую нору пещерного человека.
Является ли ужас искусством? На этом втором уровне его проявление ничем иным
быть просто не может; он становится искусством уже потому, что ищет нечто,
лежащее за пределами искусства, нечто, предшествующее искусству; ищет то, что я
бы назвал критической точкой фобии. Хорошая страшная история ведет вас в танце к
самым основам вашего существования и находит тайную дверь, которая, как вам
кажется, никому не известна, но вы-то о ней знаете; Альбер Камю и Билли Джоэл
указывали, что Чужак заставляет нас нервничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26