Проведя пальцами по звеньям, словно для обретения уверенности, она снова уронила руки на стол.
– Да, не высокого вы обо мне мнения. Тогда почему вам пришло в голову исповедоваться именно мне? Почему не полиции?
Он поднял одно плечо, как бы отводя эту мысль.
– Полиция меня не интересует, и арест причинил бы мне неудобства.
Теперь с его лица исчезла и тень веселья, и направленный на доктора Крамер взгляд помрачнел.
– Важно, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилось совершить это.
– Понимаю. Можно записать наш разговор?
– Как вам угодно. Но ваш магнитофон не запишет мой голос.
– Почему вы так думаете?
– Дело в электрохимии. Объяснение утомило бы вас.
Когда Анна открыла ящик стола, в котором держала всякие технические штучки, улыбка слетела с ее лица. Там, на привычном месте, рядом с магнитофоном, лежал пульт дистанционного управления телевизором. Она не удержалась и бросила быстрый взгляд на мерцающий экран, на котором по-прежнему горела надпись «звук отключен». Посмотрев на посетителя, она прочла в его искрящихся весельем глазах немое предупреждение. Ей пришлось проглотить вопрос, вертевшийся на кончике языка. Сейчас важно не потерять контроль над ситуацией. Очень важно.
Она нажала клавишу магнитофона и произнесла с хорошо отработанной интонацией:
– Это очень дорогой аппарат. Надеюсь, вы ошибаетесь.
Сонтайм в задумчивости посмотрел на нее.
– Такие вещи очень для вас важны – правда, Анна? Эксклюзивные офисы, великолепная аппаратура, пациенты-знаменитости со своими жалкими маленькими секретами… Даже Ричард, ваш супруг – доктор с Парк авеню, – все это каждый день должно напоминать вам, что вы больше не та маленькая девочка, которая провела первые шесть лет жизни в одном из сиротских приютов Лондона, так и не узнав имен родителей.
«Да-а, он не останавливается ни перед чем, чтобы оказаться в более выгодном положении». Такое поведение нельзя назвать непредсказуемым. Это, по сути дела, обнадеживает. Теперь она на знакомой территории. С этим она справится.
– Вижу, вы провели собственное расследование.
– Я знаю о вас все.– Он говорил вежливо, но уверенно. – Действительно все.
– Разумеется. Вы действуете с позиции силы. А знание – это сила.
– И так было всегда.
Его глаза показались ей зеркалами, задернутыми черным крепом, – что и говорить, образ весьма специфический. Смерть и скорбь, грозовые тучи, заслонившие солнце. По сути, у нее возникло ощущение, что свет в комнате померк, ибо теперь его глаза потемнели, став почти черными.
В чем же кроется его сила воздействия на людей: в манере говорить или в голосе? Анна впервые по-настоящему осознала значение слова «харизматический». Он буквально излучал осязаемую энергию.
Она бросила взгляд на часы. И посмотрела на них снова. Стрелки показывали почти семь: одна уперлась в шесть, другая – в десять. Но это же невозможно! Анна готова была поклясться, что с того момента, как она вошла в кабинет, прошло не более десяти минут. Неужели она ошиблась в отсчете времени с самого начала беседы? Но как она умудрилась потерять более полутора часов?
Сердце ее учащенно забилось, в горле пересохло. Тем не менее Анна постаралась говорить ровно и спокойно:
– Мои сеансы обычно длятся час. Я стараюсь не делать исключений.
– А сегодня вы идете в театр. – В его глазах промелькнула насмешка. – Пусть рушится мир, пусть на улицах бесчинствует толпа, но билеты стоят двести восемьдесят долларов, и вы не намерены пропустить представление, не так ли?
Она ничего не ответила. Лицо ее окаменело.
– Очень жаль вас разочаровывать, Анна, но сегодня вечером вам придется не ходить на спектакль. – Голос его звучал успокаивающе, почти нежно, глаза выражали сочувствие. – И не беспокойтесь за Ричарда. Вы уже позвонили ему и предупредили, что не пойдете.
– Уверяю вас, я не делала ничего подобного.
Он улыбнулся.
– Не важно. Он считает, что звонили. Ведь единственная реальность – это наше восприятие.
Она уже не могла отличить биение собственного сердца, пульсирующего, казалось, в гортани, от ритмичного боя часов. Слабое шипение пружины в конце каждого удара звучало как придыхание. Комната жила ритмом. Или умирала в этом ритме.
Сосредоточиться оказалось намного сложнее, чем обычно. Анна крепко сжала пальцами ручку, вонзившись ногтями в ладонь. От боли голова прояснилась. Она твердо произнесла:
– Мистер Сонтайм, я хочу вам помочь. Но время мое ценится дорого, и ваши игры меня не забавляют. Есть определенные правила, относящиеся к моей приватности, и если уж нам надо установить между собой отношения, то, полагаю, моя просьба уважать эти правила не покажется вам непомерной.
– Хорошо сказано. Вероятно, чтобы сравнять шансы, мне следует немного рассказать о себе.
Анна спокойно выдержала его взгляд. Все-таки она ошиблась. Его глаза – зеленые, как летний день.
– Полагаю, мы здесь ради этого.
Откинувшись назад, он положил ногу на ногу и принялся поигрывать тростью. Часы громко тикали. Его глаза вновь засияли мягким серебристым светом. Приковав к себе ее внимание этой неожиданной переменой, он заговорил:
– Я родился на заре предыдущего тысячелетия, когда цивилизация еще только зарождалась и грань, отделяющая науку от религиозных предрассудков, была совсем тонкой. Я прожил не одну сотню жизней. На протяжении многих столетий я носил разные имена – Распутин, Сен-Жермен, Калиостро, Мерлин. А-а, не ожидали от меня такого. Я вас удивил.
– Да. – Голос ее прозвучал хрипло даже для собственных ушей. В горле словно застрял ком. – Такого я не ожидала.
С его лица исчезла улыбка, и в комнате повеяло прохладой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78