Теперь я окончательно убедился, что в водолазном костюме Мауки — портативный двигатель. Но сейчас Мауки тащит на буксире своего партнера, и скорость его не так велика. Пытаюсь догнать. Некоторое время спустя мы все трое вплываем в темную пещеру. Включаю фары. Метров двести или даже триста мы плывем в огромной пещере, потом купол ее как бы обрывается, и вот над головой у меня темно-фиолетовое небо.
Вдруг в каких-нибудь ста метрах перед собой я вижу узкую палубу подводной лодки. Встреча с ее хозяевами не сулит, конечно, ничего хорошего, и я устремляюсь к выходу.
Но плыву медленно: шторм, перемешивая верхние слои воды, так начинил ее пузырьками воздуха, что местами она напоминала густой рисовый суп. В такой среде звук проходит плохо и дальность действия локаторов уменьшается — приходится быть осторожным, как в тумане. В глубину уйти тоже нельзя: рельеф дна здесь мне неизвестен. И все же удалось скрыться.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Золотые слова, Роберт!»
1
Палату, в которой лежал парализованный профессор Кобрен, скорее можно назвать физической лабораторией — так много здесь приборов и аппаратов.
— Как видите, мы делаем все возможное, чтобы вернуть профессору здоровье, — участливо сказал Стоутмен. — Старик работал с такой нагрузкой… Не мудрено, что надорвался.
Роберт посмотрел на больного.
Три года Роберт Гровер работал со знаменитым Кобреном, лучшим невропатологом и радиологом страны. Пожалуй, это время — самое светлое в жизни молодого ученого. Идеи и проекты учителя целиком завладели им. Ему и сейчас едва ли больше тридцати, но его имя известно в медицинском мире и многим кибернетикам. Больше всего на свете Гровер дорожил временем. «Время следует превращать не в деньги, а в знания!» — эти его любимые слова проникли даже в печать. Сам он никогда не отступал от своего правила, и, когда поиски и эксперименты требовали бессонных ночей, Гровер совсем лишал себя досуга: он научился отдыхать, размышляя.
Однажды он побоялся прыгнуть с парашютной вышки, но его проекты и опыты отличались такой смелостью, что у многих его коллег старшего поколения захватывало дух.
Они познакомились с Кобреном на международной научной конференции, посвященной проблемам изучения мозга. В просторном фойе Московского университета было шумно и людно. Роберт стоял у входа в актовый зал, когда к нему подошел коренастый невысокий человек с крупной головой и седой старомодной гривой длинных волос. Мохнатые седые брови нависали смешными козырьками над живыми черными глазами. Толстый большой нос с черными крапинками выглядел как-то грозно. Чувственный рот наводил на мысль о чревоугодии.
В общем же его лицо казалось добродушным. Это и был знаменитый профессор Кобрен, талантливый ученый, богач и старый, уже неисправимый холостяк.
— Я хочу пожать вам руку, коллега, — пробасил Кобрен. — Читал ваш доклад и позволил себе расспросить о вас. Жалею, что не знал вас раньше, и радуюсь, что есть такой город Москва, где толковые люди непременно встречаются, рано или поздно. Как вы заметили, себя я также отношу к таковым…
— Благодарю вас, профессор, — поклонился Гровер. — До сих пор я смотрел на вас только в телескоп.
— Мой юный друг, у меня есть деловое предложение: переходите ко мне в клинику. Я вас обеспечу самыми увлекательными в мире идеями. Подумайте…
— Я готов это сделать хоть сейчас, — поспешно ответил Роберт.
— Рад, — коротко произнес Кобрен, точно ударил молотом по наковальне.
Три года длилось их совместное увлекательное путешествие в мир человеческого сознания, в святая святых мышления, три года они изучали мозг человека, этот, по словам В. И. Ленина, особенно сложный кусок материи. Таинственность неизведанного подзадоривала их, а непредвиденные трудности закаляли волю.
День за днем неустанно работали они в своей клинике, окруженные лишь несколькими преданными сотрудниками. Ключом, которым они надеялись открыть самый замысловатый в мире ларчик, были биотоки.
Но, по всей вероятности, когда речь идет о самом происхождении жизни, о мышлении человека, биотоки многого не объясняют. Они лишь помогают в исследованиях, экспериментах. Можно предположить, что существуют особые виды или даже один вид энергии, нам еще неизвестный, и тогда понятны станут величайшие трудности, стоящие перед наукой.
— Если есть особые лучи жизни, неизвестная нам форма полевого движения материи, обеспечивающая мышление, — сказал Кобрен, — то наше дело дрянь.
Так это или нет, но им не везло в главном — ведь Кобрен хотел создать принципиально новый тип компьютера. Идея заключала в себе что-то дерзкое, необычное.
Вся программа состояла из двух разделов. Вот первый.
Мы знаем, как длителен пока процесс оформления задания в специальных устройствах современных счетно-решающих машин. Нужен перевод с языка человека, на язык машин, подготовка перфорированных карт. Не говоря уже о дополнительных штатах кодировщиков, такая система ограничивает производительность кибернетики: теряется немало времени.
Кобрен задался целью устранить это промежуточное звено и добиться, чтобы машина сразу воспринимала мысленное задание человека и, выполнив его, излучала бы в мозг полученный результат.
Раздел второй.
Начну издалека. Мир богат выдающимися людьми, чье творчество имеет важнейшее значение и оставляет неизгладимый след в истории культуры. Аристотель и Ломоносов, Лобачевский и Эйнштейн — примеров много.
Кроме печатных трудов, потомкам остаются жизнеописания таких людей, их портреты, скульптуры, фотографии и киноленты, воспоминания современников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52