Маленький нос, губ почти нет, маленькие черные глазки. Казалось, что белки его глаз светятся, но так могло казаться из-за света полудохлого фонаря.Человек заговорил первым:— Это всего лишь я.— Кто — я? — передразнил Морозов.— Твой господин.— Чё ты бредишь, какой господин?Человеку, видно, эти слова пришлись не по душе, и он рявкнул:— Заткнись!Морозов открыл было рот, но захлопнул, — столько силы было в голосе незнакомца. Вполне могло быть, что он только на вид такой невзрачный.— Слушай, Миша, мы станем хорошими друзьями, если ты будешь меня во всем слушаться и перестанешь молоть всякую чепуху. Понятно?Морозов вытаращил глаза.— Вы меня знаете?Незнакомец разозлился:— На вопрос отвечай, а не задавай, понятно?— Да.Морозов не понимал, что в незнакомце излучает такую силу. Он боялся этого человека, хотя тот был на целых полторы головы ниже.— Вот и чудненько. — Незнакомец приблизился и похлопал по щеке Михаила. Тот инстинктивно отпрянул.— Не бойся, я — не гомик. — Незнакомец сгреб ворот куртки Морозова и дернул к себе. — Теперь слушай. Ты хочешь отомстить? Пожалуйста. Убить? Пожалуйста. Ты будешь убивать целыми днями, и никто тебе не сможет помешать. Вполне понятно?— Да.— Меня зовут Николай Иванович, и я теперь являюсь твоим наставником. Ты — мой раб. Понятно?— Да.— Вот и ладно. Ты понятлив. — Он отпустил Морозова. Морозов подумал, что бредит. «Не может этого быть. Он маленький, а такой сильный», — мелькнуло в голове.— Да, я маленький, — сказал тут Николай Иванович (Морозов раскрыл рот), — но всё это вполне реально.И тут Николай Иванович раскрыл широко рот, и из него вырвалось пламя. Оно подожгло шапку, но человек сорвал убор и бросил в снег. Морозов остолбенел. Пламя прекратило бить изо рта, и Николай Иванович сказал:— Надеюсь — ты понимаешь, что меня не следует огорчать. Иначе, — он провел невесть откуда взявшимся ножом по своему открытому горлу. Из артерии брызнула кровь. Но почти сразу же прекратила идти. Обладатель ножа обладал сверхъестественными способностями, — это Морозов усек. Он уже свыкся с мыслью, что и такое возможно.— Я понимаю, — произнес Михаил.— Чудненько, — пискнул Николай Иванович, — а теперь отправляйся в комнату и ложись спать. Я тебя найду, если ты понадобишься. И не предпринимай ничего без моего ведома. Ты знаешь, что случиться, если ослушаешься. Знаешь?— Да.— И что же?— Я умру, — почти шепотом произнес Морозов.— Не совсем так. Ты будешь мучиться от неизвестной пока зачаткам вашей медицины болезни. Мучиться страшно. Представь себе, что у тебя ни с того, ни с сего начинают кровоточить десны, литься из ушей кровь. И все это сопровождается рвотой. Приятно звучит?— Нет.— Зря. Это звучит приятно. Ты не прав. — И маленький человек легким движением руки рассек правую щеку Морозова. — Это для того, чтобы ты помнил меня и мое обещание. И вот еще что: я имею дурную привычку — свои обещания стараюсь сдерживать. Понятно?Держась за щеку и чуть ли не плача, Морозов согласился:— Понятно.— Да не переживай так, — сказал Николай Иванович, — у меня рана похлеще. — Он повернулся правой щекой к свету, и Михаил увидел причудливый шрам в виде трезубца.— Твоя рана затянется, — вновь сказал человек, — моя — никогда. Это — знак качества. И принадлежу к высшей лиге. Ты мне веришь?— Конечно.— Чудненько! Я пошел. — И тут Морозов едва не ослеп: на том месте, где стоял только что Николай Иванович, появился ослепительный красный столб горячего света. Так вспыхивает фотовспышка. Только свет держался секунд пять. И после с хлопком исчез, вызвав порыв ветра и взрыв так и не дожившей до своей смерти лампочки на столбу.Морозов постоял еще минут десять, потом, придя в себя, поплелся в общежитие, где был обруган ночной вахтершей и где заснул, как только голова его коснулась подушки. Вахтерша стала третьей в списке кандидатов к отправке на тот свет.Во сне он видел Николая Ивановича, который острым ножом вскрывал ему вены, который смеялся, и изо рта которого текла кровь. Но ни единого крика не сорвалось с уст спящего. * * * В комнате находились только двое: Гебриел и Виталий. Они ужинали, обмениваясь фразами по-латыни. Виталий был удивлен, что язык ему дался так легко. Он уже вполне мог поддерживать разговор. Пока они разговаривали, Виталию, наконец, удалось убедить барона обращаться на ты.— Ты очень способный, — сказал по-латыни барон.— Да уж, — ответил Виталий, — немецкий язык я учил с четвертого класса, а, кроме набора фраз, ничего не помню. Это сверхъестественное запоминание латыни — не моя заслуга.Отпив из бокала вина, Гебриел сказал на это:— Конечно не твоя — это твой дар. Если хочешь знать одну вещь о своем происхождении, то могу рассказать.— Происхождении? — переспросил Серебряков. — Я происхожу из нормальной рабочей семьи.— Нет, ты происходишь от весьма знатной фамилии.— Что же тут знатного? Серебряков — нормальная фамилия. Даже, помнится, что ее носил один небезызвестный маньяк.— Твои предки были священнослужителями. Твой род пошел из Польши. Был один такой архиепископ польский Серебрович. Ты — его прямой потомок.Виталий улыбнулся.— Да как же? Ведь священникам нельзя жениться. Или он поступил, как отец Монтанелли?Барон кивнул:— Да, как тот святой отец. Только Серебрович не был таким уж непорочным. Это был деспотичный и властолюбивый человек. За что и поплатился. Его закололи вилами взбунтовавшиеся крестьяне и части тела сбросили его в Двину.Виталий прикончил жаркое и принялся за фрукты.— Ну, так как же это повлияло на мое знание латыни? — спросил он.— А гены, дорогой мой? Вы о них забыли? Генная память — великая вещь. Не каждый может пользоваться ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103