Но, конечно, сие никак не могло быть правдой, — звонок звучал так же, как и обычно, то есть таким голосом, о котором говорят: «И мертвого подымет».Николай Андреевич, пытаясь унять дрожь в ногах, бросился открывать. А, открывши, попятился назад. И следует отметить, было от чего: в проеме стоял высокий господин в черной блестящей шубе и бобровой шапке. Низким голосом он сказал:— Здравствуйте, здравствуйте, достопочтенный Николай Андреевич. Я весьма рад находиться у вас в гостях.И хотя никто его не приглашал (помутневшим рассудком Николай понимал, что сделать он этого еще не сумел), вошел в квартиру. Но он был не один; за ним проследовали еще два субъекта, один из которых держал на плече огромного пестрого нагловатого попугая. Другой субъект оказался девицей с абсолютно бледным, но поразительно красивым лицом. Девица вошла последней и захлопнула за собою дверь.— Здравия желаю, сир! — проскрипел появившийся в прихожей Ипполит.— Что же, достопочтенный господин Семечкин, вы гостей в прихожей-то держите? — Первая за гражданином в шубе вошедшая личность сказала это так, словно у нее на носу имелась прищепка, гнусавым, как у переводчика импортных фильмов, голосом.А попугай на плече гнусавого гражданина, прищурив глаз, протрещал:— Да что с ним говорить?! На дыбу его!От этого рассудок у Андреевича вновь помутился, он раскрыл было рот, но захлопнул его, и зубы по-волчьи клацнули.— Я, э… э… то… — Он икнул и опять повалился в обморок.— Современные люди ужасно нервозны и пугливы до безобразия, — скрипел Ипполит, перетаскивая вместе с личностью, имевшей на плече попугая, именинника в зал.— С какою только мразью по роду службы не приходится иметь дело. Тьфу ты, гадость! — в сердцах откомментировал сие происшествие попугай и засмеялся дурным неестественным смехом.Это было все, что услышал Николай, перед тем, как провалиться в небытие бессознательного состояния. * * * Николай Андреевич открыл глаза и решил было, что его перетащили в другое помещение. Однако, хорошо осмотревшись, понял, — он находится у себя дома. Только с комнатой произошла сильнейшая метаморфоза. Конечно, мебель никуда не делась, но многие вещи, появившиеся здесь невесть откуда, изменили всё.На месте ярко-желтых шелковых висели тяжелые красные плюшевые с золотым подбоем и золотыми же кистями шторы. Они полностью закрывали окна, и тускло-красный свет, исходивший от них, вызывал чувство нереальности происходящего. Телевизор был накрыт черным материалом. На нем находился золотой канделябр с семью горящими свечами. По центру стола, сокрытого под красной бархатной скатертью, стояло пятисвечие, а вокруг него — множество пузатых бутылок. Тут же имелась разная посуда: золотые кубки, тарелки, рядом с коими лежали, разбрасывая блики от зеркальной поверхности, приборы. В тарелках, вазах, чашах находились разные фрукты. Был здесь и черный виноград, и апельсины, и яблоки, и сливы, и еще фрукты, коих ранее Николай Андреевич никогда и в глаза не видел. Рядом с канделябром в хрустальной конфетнице возвышалась гора шоколада причудливой формы.За столом справа на невесть откуда взявшемся стуле с высокой спинкой восседал рыжий человек, одетый в духе XIX века, и поглощал виноград. Накрахмаленные манжеты и воротник его белейшей сорочки сверкали в свете свечей.Во главе же стола спиною к окну находился тот самый, что вошел в квартиру в черной шубе. Теперь шубы на нем не было, а имелась свободная с кружевным воротничком и кружевными же манжетами белейшая сорочка. Руки этого господина находились на эфесе острием вниз стоящей шпаги. Лицо его имело выразительные черты; черные, как бездна, глаза сверлили насквозь Николая Андреевича. Абсолютно седые волосы красивою прической лежали на голове. Сила, излучаемая глазами, приводила в трепет душу Семечкина.Здесь находился и знакомый Семечкину Ипполит Ипатьевич. Он сидел напротив рыжего субъекта на деревянном табурете, который видимо позаимствовал из кухни, и листал толстенную книгу в черном переплете. Он и заговорил первым из этой компании:— Итак, Николай Андреевич, вы очнулись.— Я… — начал было Семечкин, но его перебил седой субъект, отнявши подбородок от рук:— Ни слова больше! Виконт! вина господину слесарю шестого разряда!Потом, повысив голос, крикнул:— Вельда! Присоединяйся!Вошла красивая, но неестественно бледная девица, облаченная в халат и белый фартук. Ипполит, соскочивши со стула, отодвинул еще один стул перед дамой. Усадили за стол и плохо соображавшего Семечкина, которому ничего не оставалось, как воспринимать это в качестве дурного сна или же, — что вполне объяснимо, — пьяного бреда. А посему реагировал он на окружающую действительность сравнительно спокойно.Из кухни раздался звон посуды.— Цезарь! — проорал рыжий, сплюнув в рядом стоящую тарелочку косточки от винограда, — тебе что, особое приглашение требуется?!Тут влетел в зал пятый член этой компании — здоровый пестрый попугай. Он схватил со стола гроздь винограда, перебрался с ним на телевизор и, пристроив виноград между ветвями канделябра, гаркнул:— С днем рождения, Николай Андреевич! Будьте здоровы!Ипполит разлил вино из пузатой бутылки по стаканам и кубкам, поднял свой и произнес:— Сегодня мы отмечаем знаменательную дату: Николай Андреевич — именинник.— Сорок лет! — заорал попугай с телевизора. — Да-с!— Помолчи, — сказал Ипполит птице и продолжал: — Николай Андреевич — один из ярых атеистов, антисоветчиков и, наверное, самый большой поклонник зеленого змия. Сегодня у него еще один юбилей — двадцать пять лет достопочтенный Николай Андреевич не выпускает стакан из рук, одиннадцать лет страдает язвой желудка и… — Козлова прервал попугай, прооравший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103