Но «бойся собаки, которая подкрадывается, она может укусить» — это было все, что могла сказать Ада, не забывая добавить: «И, укусив, будет кусаться впредь». Так все узнали, что у Ады-Катерины есть Дар, и, играя, подружки дразнили ее, Ада-Катерина, стань для нас пчелкой, цветком, совой. Ах, Холланд и Нильс любили эту часть истории. Но что было с Султаном? Ты не сказала, что сделали с сумасшедшей собакой!— Хватит, дети, пора в кроватку.Нет, нет. Pajalsta, pajalsta! И, ероша им волосы, вьющиеся у обоих, она продолжала:— Ах, эта проклятая собака! Русские, как вы знаете, очень привязаны к животным, они могут любить их настоящей любовью, как вы любите другого человека, даже когда они вытворяют всякие безобразия. Поэтому Василий, лесничий, не пристрелил собаку, отказываясь верить, что она совсем взбесилась, он посадил ее на цепь в конюшне. Но однажды ночью Василий, который поехал на лошади ловить браконьеров (как все думали), вернулся домой пьяный, слышали, как он пел в лесу. Ну, когда он въехал в эту конюшню, лошадь испугалась Султана и сбросила Василия, и, прежде чем тот успел опомниться, Султан разорвал Василию горло!Когда она доходила до этого места, они замечали, что ее английский становился хуже, чем обычно. Она дрожала, вспоминая, и, смеясь, говорила, что ворон прилетел на ее могилу.А теперь о дедушке? Да, про дедушку!Ну, так уж получилось, что Ада влюбилась в сына садовника, он ухаживал за розами, Павел Ведрин было его имя, и он знал все, что только можно знать о цветах, и, когда они вместе накопили достаточно денег, они поженились, и он купил билеты в Америку, и так часы, которые стоят вверху на лестнице, попали в маленький домик в Балтиморе, где Ада с дедушкой жили много лет, пока он не умер, и где у него была оранжерея, полная деревьев и цветов для продажи. Родители Ады умерли, она оплатила проезд своих сестер, Жозефины и Фани, чтобы они тоже смогли приехать в Америку.Но и здесь всюду были подсолнухи, ее любимые podsolnechniki, так что Ада могла вспоминать поля Санкт-Петербурга и Аду-Катерину, какой она была когда-то, сажая подсолнухи во дворе, возле изгороди, у гаража. И когда она переехала в Пиквот Лэндинг, она бросила семена в землю за каретником, где они выросли высоченные и улыбались ей солнцами-лицами ранним летним утром...Скрип-скрип, говорила качалка. Музыка кончилась, Ада открыла глаза и улыбнулась насмешливо Нильсу.— Чайковский с саксофонами, — пробормотала она, — сапоги всмятку. Ах, я не должна привередничать — я ведь никогда толком не слышала Чайковского, пока не приехала в Америку.— Почему?— В России нам негде было слушать музыку, только Мадам иногда играла на рояле французские песенки, ничего похожего на Чайковского. В России, когда я была девочкой, не было музыки для бедных, кроме той, что они сочиняли сами. Ах, как я люблю музыку!— Значит, русские теперь счастливее, чем раньше?— Почему это?— Потому что теперь у них есть музыка для бедных.— Музыка для бедных — да. Но я не уверена, что они стали хоть немного счастливее. — И печаль в голосе сказала ему, как ей жаль прежней России.— Ты потеряла подсолнухи, — сказал он, протянув руки, чтобы коснуться ее через разделявшее их пространство. — Но у нас ведь тоже есть подсолнухи, не так много, но все-таки, — сказал он, будто извиняясь. — И бабочки. Ты ведь любишь бабочек.— Здесь все подсолнухи такие пыльные, — сказала она, затем помолчала какое-то время. — Я подберу цветы для церковной службы. Немного шпорника, пожалуй, и кореопсиса, может быть, чуть-чуть детского дыхания, если они еще не отцвели.Шпорник. Кореопсис.Он вспомнил мистические утра с белым диском солнца, прячущимся в тумане, когда они будили ее пораньше и вели в росистые луга, где она срывала лютики, и маргаритки, и дикие розы, потом выбирала анютины глазки с ликами львов, фиалки, петушки и разыгрывала цветочные шествия, и лошадки — львиный зев — везли карету свиты королевы Анны...— Или, может, несколько ирисов, — думала она вслух, — чтобы украсить другую сторону кафедры.— Нет — один большой букет, и поставь его на столик под Ней.«Под Ней». Ада улыбнулась. «Она» — это фигура в одном из цветного стекла окон, Ангел Благовещенья, прибывший со счастливыми известиями, красивая работа, изображавшая женщину, летящую к земле на огромных светящихся крыльях, в одной руке зажата лилия. Нильс дал ей собственное имя: Ангел Светлого Дня — очаровательное вымышленное существо, которое он считал своим ангелом-хранителем.Ада подняла голову:— Что ты такое говоришь? Кружева королевы Анны?Он ничего не говорил, но подтвердил:— Конечно. Их тысячи в лугах. Я нарву их тебе завтра.Она читала его мысли точно так же, как Холланд.Связь между ними была несомненной. Будто невидимая нить была протянута от его головы к ее, и они могли телефонировать друг другу, и один воспринимал мысли другого. Он всегда знал до того, как она заговорит, что она у него попросит: книжку из библиотеки, ее шитье, стаканчик мороженого, обрезки мяса для кошки... только обрезков больше не требовалось, кошка умерла.— А что еще ты видел на ярмарке? — Он подумал немного и описал ей ребенка в бутылке.— Ах, такие вещи нельзя показывать детям. Это может вызвать у тебя кошмары.— Нет, не может, — возразил он. — Но Холланда это взбесило, он стукнул кулаком по бутыли и убежал. Но он и без этого был взбешен.— Да-а? Что же его взбесило?— Старая леди Роу.Она посмотрела на него.— Я имею в виду миссис Роу. — Он подался вперед, глядя на мигающие огоньки светлячков: — Та-ти ти-ти ти-та-ти-ти ти ти-ти-ти...— Что это?— Азбука Морзе. От светлячков. Лучше, чем наш детекторный приемник. — Глаза его лучились надеждой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66