Прохладный ветерок был приятным разнообразием после духоты в переполненном людьми помещении. Склоны холмов походили на спины спящих животных, а звезды радовались тому, что их не затмевает неон. Музыка у меня за спиной гремела вовсю, но показалось, я расслышал какую-то возню за углом амбара. Пока песня не закончилась, идти бесшумно смог бы и слон, так что я заглянул за угол, не боясь потревожить какую-нибудь влюбленную парочку. Если там не братья Энсо-ны, исчезну незаметно.
Но там не было никого. Ни человека, ни даже кошки. Полная тишина. Только потянуло неприятным гнилостным запахом. Еще через несколько шагов он стал невыносимым. Какая-то зверушка издохла под глухой стеной? Я достал из кармана зажигалку и щелкнул ею — сейчас получу огромное удовольствие, рассматривая дохлого бурундука.
На траве не было тушки. Но едва я поднял глаза, зажигалка выпала из дрогнувшей руки. Стена амбара была покрыта засохшими птичьими внутренностями — точно, как в моем сне. Инстинктивно я отступил на шаг, сердце заколотилось, и страх заскреб тело тупыми когтями. Что за чертовщина?!
— Мистер Хиллбери! — окликнул голос от угла.
Я повернулся рывком, но все-таки не подпрыгнул от испуга. Делберт Энсон стоял, упираясь рукой в стену, наверное, всю ладонь испачкал полусгнившими воробьиными кишками. От этой мысли к горлу дернулась тошнота, я кашлянул и постарался шагнуть к мальчику так, чтобы этим шагом еще отдалиться от натуралистического сюрреализма, украсившего амбар.
— Что-то случилось?
Делберт задал вопрос встревоженно, но держался так, словно не чувствовал тошнотворного запаха и понятия не имел, чем измазана стена.
— Что это такое?
— Что, мистер Хиллбери?
— На стене.
Ладонь Делберта скользнула по доскам, я увидел, как он наклонил голову, присматриваясь.
— Где?
— Ты что, не слышишь вони?
Делберт передернул плечами. Наклонился к стене еще ниже, вот-вот прижмется лицом — и я прикрикнул:
— Отойди!
Не хватало, чтоб мальчишка весь в гадости перепачкался.
Он послушно отошел, но, остановившись возле меня, поднял растерянные глаза.
— Я не понимаю, в чем дело, сэр.
— Эта стена воняет.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— По-моему, запах дерева нельзя назвать вонью. И краска, даже когда свежая, это не вонь. То есть некоторые так считают, но…
— Я говорю не о дереве и краске. Черт, зажигалку уронил…
— Я сейчас найду, — в голосе Делберта прозвучало облегчение. Он присел на корточки и зашарил руками по земле. А я вдохнул поглубже — как можно не чувствовать этот запах? Эту… Я потряс головой. Вонь, только что разъедавшая ноздри, стала еле уловимой. Я втянул в себя воздух еще раз, шумно — наверное, и ноздрями зашевелил, как животное, но легкие наполнились чистым свежим воздухом. В нем различался слабый аромат трав или цветов, названия которым я не знал. На гниль и намека не было.
— Вот ваша зажигалка, мистер Хиллбери, — улыбнулся Делберт. Он протянул мне черный прямоугольник «Ронсона», нагнулся и стал отряхивать джинсы, а я щелкнул зажигалкой так торопливо, что чуть не уронил ее во второй раз, и увидел, что стена совершенно чистая. Красная краска не облупилась, нигде ни пятнышка. Я заставил себя подойти и, стараясь не вспоминать о том, что только что видел, провел по стене кончиками пальцев. Она слегка вибрировала — ничего удивительного: топот в «танцзале», грохот музыки… И никакой гнили.
— Вам что-то привиделось, мистер Хиллбери? — спросил у моей спины Делберт.
Я, как большинство людей, был уверен, что никогда не увижу глюков, если не подкурюсь как следует, не слизну с марки дозу ЛСД или не напьюсь до чертиков. Что же теперь — признаться, что галлюцинирую «в здравом уме и твердой памяти»? Чтобы мальчишка понял, что «здравый ум» ко мне уж никак не относится? А может, и Джейк видел птичьи останки, поэтому и написал, что боится? Не их, конечно, но боится за собственный мозг? Ладно, с Джейком я всегда успею поговорить.
Я взял себя в руки и запоздало ответил:
— Ничего мне не видится. Все в порядке.
— Вы пили?
— Не твое дело, — огрызнулся я, как разозленный школьник. Еще раз пощупал стену и, повернувшись к Делберту, в свою очередь поинтересовался: — Тебя брат в начале вечера тряс?
Он не смутился.
— Да.
— И часто он так тебя треплет?
— Почти каждый день.
Голос прозвучал ровно. Я резко прижал большим пальцем «боек» зажигалки и не постеснялся поднести огонек к лицу паренька. Делберт мигнул, но выражения стыда или злости я не увидел. Спокойное осознание факта и принятие его, ни больше ни меньше.
— Почему ты не отбиваешься? Делберт отвернулся.
— Не пейте виски сегодня вечером, — сказал он. — Особенно «Четыре розы».
Название всплыло из памяти вертлявым поплавком. Я не мог не усмехнуться. Судьба слишком настойчиво мне намекает… шут ее знает, на что! Наверное, повезло, что пока намеками обходится — другим она истину втемяшивает, сбивая их грузовиками.
— Оно отравлено? — уточнил я.
Насмешка, как и прежняя ирония, не пробила спокойствия Делберта, но вернулась бумерангом.
— Да нет. Просто если вам стрезва черт знает что мерещится, так от стакана вообще мозги раскиснут.
Похоже, он ждал, что я кинусь на него, как кидался брат: выпалив дерзость, мгновенно отступил и исчез за углом. Но мне даже выругаться не захотелось. Парнишка был прав. Галлюцинирующим типам алкоголь противопоказан.
Еще раз осмотрев стену и убедившись, что она абсолютно чистая, я вернулся в амбар. Рой Клеймен как раз объявлял белый танец. Сестры О'Доннел поднялись со скамейки, наши взгляды встретились — и я забыл о Делберте и о призрачной дохлятине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132