– Мама всегда тебя мне в пример ставила: у Игоречка одни пятерки за четверть, у Игоречка большое будущее, Игоречек в аспирантуре остается… Сейчас уж, наверно, доктор наук?– Даже не кандидат. В свое время увлекся не той темой. «Религиозно-мистические учения Древнего Востока». Святая Дхарма, Самьютта Никая…– Что? – не понял Туровский.– Книга священных текстов о богах свастики. Нечто вроде русского язычества: каждый бог олицетворяет одну из сил природы или покровительствует какому то ремеслу.– А почему свастика?Они сидели в пустом кафе-стекляшке напротив Жилого корпуса. Бутылка «Лимонной» осталась почти нетронутой: выпили за встречу, потом – молча, не чокаясь, помянули убитых. Колесников прекрасно видел: те две женщины были для Сергея Павловича отнюдь не просто потерпевшими. Боль в глазах… Боль утраты, не слишком искусно спрятанная под маской Профессиональной беспристрастности.– Свастика – символ солнца на Тибете и в Индии.Знаешь, я ведь свою диссертацию пытался посвятить именно тому, чтобы… как бы поточнее выразиться… поставить границу между оккультными учениями Тибета и нацизмом в Германии. Объяснить, что нацисты использовали свастику совсем по другой причине.– И как успехи?Игорь Иванович досадливо махнул рукой и плеснул в граненый стакан не стесняясь, от души.– Будешь? – спросил он Туровского.– Нет. Мне сегодня нужна ясная голова.(А нализаться бы сейчас и уснуть, ткнувшись мордой в салат! Хотя он знал: водка не спасет. Запас адреналина в крови иссякнет, злость улетучится. Останется поплакать другу детства в жилетку и полюбоваться собой, так сказать, в траурном одеянии.)– Сейчас, наверное, мог бы защититься. Мракобесие – модная тема по нынешним временам.Колесников вздохнул, улыбнувшись: светла печаль!– По нынешним временам и мы с тобой, Сережка, моложе не стали. Кандидатская, докторская, кафедра… Чтобы такую жизнь нести на горбу, нужно честолюбие. То есть любовь к чести. Тут уж одно из двух: либо кафедра с диссертацией, либо наука и исследования.– Ты всегда любил парадоксы.Туровский помолчал. Потом достал блокнот и ручку – как разрубил тот злополучный узел.– Я обязан снять с тебя показания.– Да ради Бога.– Вот скажи: неужели вы с Козаковым все утро резались в шахматы? Ты вроде не большой любитель.– Для меня он вообще как ночной кошмар. Как по-твоему, ради чего я потратился на путевку?– Догадываюсь, – сказал Туровский, вспомнив разложенные на столе бумаги.– Вот-вот! – обрадовался Игорь Иванович. – Это же интереснейшая тема! Настоящее историческое расследование!– Укокошили кого-то?– Кого-то! – передразнил Колесников. – Он был одним из крупнейших политических деятелей, говоря современно. Легендарная личность, о которой до сих пор ничего не известно наверняка…– Козаков из номера не выходил? – перебил Сергей Павлович.Колесников как-то сразу сник и стал похож на футбольный мяч, который внезапно проткнули и выпустили воздух.– Не помню. Кажется, выходил, дверь хлопнула. Если честно, я предпочел бы, чтобы он вообще не возвращался. Пойми, мне необходимо, совершенно необходимо сосредоточиться, побыть одному, наконец… А вместо этого: «Игорек, пора на зарядку!», «Игорек, за кого будешь голосовать, за Ельцина или за Пальцина?», «Игорек, в шахматы, Игорек, давай выпьем, Игорек, кого ухлопали?» И зачем убийце понадобились эти несчастные? Пристрелил бы лучше моего соседа.– Во сколько? – сказал Туровский почти с мольбой.– Что?– Во сколько он выходил?– Да Господи, какая разница? Не будешь же ты его подозревать в убийстве. Ну, около девяти.– Долго он отсутствовал?– Без понятия. Я увлекся, ничего вокруг не замечал.Игорь Иванович потер лоб мягкой пухлой ладошкой:– Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Пугающее. Непонятные провалы в памяти.– А ты не… – Туровский показал «глазами на бутылку.– Ну что ты! – взметнулся Колесников. – Ни-ни! Не больше, чем среднестатистический обыватель. Праздники, дни рождения – рюмку, не больше. Никаких зеленых чертиков. – Он вздохнул. – Тем более странно. Ты можешь смеяться… Но я чувствую: кто-то пытается установить со мной контакт. Вроде телепатического.– Ясно. Нельзя так увлекаться, дорогой мой. Чего доброго, закончишь свои… изыскания за желтым забором. Что же мне с тобой делать?– Что ты имеешь в виду?– Не понимаешь? Раз Козаков отлучался из номера, да ещё приблизительно во время убийства, то вы с ним – основные подозреваемые.Он вдруг ударил кулаком по столу:– Да проснись же, мать твою!Колесников вздрогнул от неожиданности.– Я не знаю, чем ты там был занят все утро. Мне плевать на все твои исторические изыскания. Убили двух женщин, Они… – Туровский на секунду запнулся, горло жестоко перехватило. – Они обе мне были очень дороги. Уяснил, друг детства?– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.– Ну и ладушки. Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?– Вместе. Под ручку, так сказать.– И сразу сели доигрывать партию?Колесников подтвердил и это, став потихоньку изнывать под строгим взглядом собеседника. Надо было спровадить сюда Аллу, подумал он. Не все ей дома сидеть («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»).И вдруг он живо представил её себе – не сегодняшнюю, а ту студенточку-первокурсницу, большеглазую, высокую, стройную, в ореоле ослепительных каштановых волос; с удивительно белой (алебастровой) кожей – романтическая красавица середины прошлого века. И «институтский бал» (читай: дискотека), куда только она одна пришла в длинном платье нежного бирюзового цвета – «Мисс сентябрь»: рыжие волосы словно вспыхивали огнем на небесно-голубом фоне, .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126