– Но как же я могла выйти? – голос Баталовой явно дрожал. – Мне бы пришлось пробираться мимо Саши и Леонида Исаевича. Они бы заметили…
– Это – да, – поддержал рассудительный спонсор. – Мы, конечно, были очень увлечены фильмом, однако Оленька заслонила бы от нас экран!
– А кто сидел ближе всех к двери?
Все, как по команде, посмотрели на «князя Олега». Игнатов выглядел слегка растерянным.
– Допустим, я… Но я был в пиджаке, моя дубленка висела в гардеробе.
– Как же ты оставил ее одну, бедненькую? – Ольга ядовито улыбнулась, всплеснув руками.
Я переглянулся с Машей. Она покачала головой: у актера были слишком широкие плечи и некоторая тяжесть в фигуре, которая не позволяла ему самому участвовать в трюковых сценах (хотя он и порывался: лавры Жана Марэ не давали покоя).
– Но с противоположной стороны ряд был свободен, – заметил Слава КПСС. – Вы, Ольга, могли, пригнувшись, выйти в проход, обогнуть зал вдоль задней стены, за спиной Глеба, и оказаться снаружи, в коридоре.
– И вы прибыли на студию позже остальных, перед нами, – вспомнил я. – На улице шел снег, и с вашего пальто на пол упало несколько капель воды. Как раз возле кресла оператора.
– Да нет же! – взвизгнула она, цепляясь за мой рукав. – Нет, нет, нет! Я не убивала! Я в жизни не держала в руках этой гадости (я так понял, под «гадостью» она подразумевала арбалет), я вообще никогда и не из чего не стреляла, даже в тире!
– Голубушка, да бросьте вы причитать, – великодушно сказал Карантай. – Против вас же нет никаких фактов, кроме того, что вы выходили в коридор… Ну, выходили и выходили, где здесь криминал? Может, захотели носик припудрить…
– Я не вы-хо-ди-ла, – произнесла она медленно и по складам. – Ни-ку-да. Я до конца этого просмотра просидела в этом зале, на своем месте. Я уже замучилась всем это говорить. И вода накапала не с меня.
– Ладно, – сдался Слава. – Сейчас мы еще раз повторим все ваши действия с того момента, как погас свет. Роль Глеба возьму на себя я, а вы, Ольга, тихонько пройдете сзади нас с Робертом… Я знаю, знаю, что вы этого не делали, но все равно, нужно взглянуть на ваш силуэт в дверях. Так что накиньте пальто и сыграйте роль убийцы.
– Очень увлекательно, – фыркнула она.
– Яков Арнольдович, – напомнил я. – Не забудьте, вы должны после начала просмотра пересесть ко мне и по пути дотронуться до Глеба… То есть до Вячеслава.
Художник вяло кивнул. Мне стало жалко его – он сидел у самого прохода, понуро сгорбившись, глядя на свои ботинки, одинокий и несчастный. И до сих пор я мучился непростым вопросом: что же ввергло его в такое состояние? Ведь оно началось не со смерти Глеба, а гораздо раньше…
Слава КПСС – вот кто чувствовал себя превосходно. Он был у руля, он отдавал распоряжения – еще чуть-чуть, завершающий штрих, и он схватит убийцу… Так же, кстати, думал и Глеб в последнюю секунду жизни.
– Начали, – скомандовал он.
Роберт послушно вставил кассету в аппарат. Тьма окутала зал, мириады пылинок заплясали в луче проектора.
Лица и фигуры застыли в ожидании, в неровных отсветах. Дарья Богомолка снова – как тогда – сжала мою ладонь. В другое время и при иных обстоятельствах я почувствовал бы себя на седьмом небе, но сейчас все было иначе. Даже не остывшая еще скорбь отступила, перестала терзать опустошенную душу, тайна охватила сознание целиком. Тайна смерти…
Мне очень хотелось посмотреть отснятый братом рабочий материал (кажется, так это называется) еще раз, вглядеться в лицо неизвестной актрисы… Но не мог оторвать взгляд от Славы Комиссарова, который расположился на месте Глеба. Глупо, но я по-настоящему боялся (в голове засело когда-то увиденное или прочитанное): сейчас князь Олег наклонится к княгине, та улыбнется, мальчик-мститель Некрас, нехорошо сощурясь, спустит тетиву, и Слава откинется на спинку кресла со стрелой в горле… Ноги сами подобрались и спружинились – сейчас, за секунду до короткого посвиста, я прыгну и, может быть, успею сбить Славку с кресла. Или, на худой конец, заслоню его собственным телом – это легче, чем потерять сначала брата, потом – друга…
– Это не то, – вдруг громко сказала Дарья. – Боренька посмотрите, это не та кассета!
Я посмотрел на экран. Сердце оглушительно ударилось о грудную клетку и сползло куда-то вниз, к ногам.
– …Не хочется так думать. Получается, что в жизни все предрешено заранее? – тихий, немного потерянный женский голос, прозрачные северные глаза, подернутые легкой дымкой, будто отражением облаков в небе, черная ленточка в платиновых волосах (натуральных, без следа краски – заключение эксперта Гарика Варданяна).
– Ну, это уже фатализм, другая крайность.
– А первая?
– Первая – нигилизм, всеобщее отрицание. Любые наши действия, помыслы – это бумеранг… Всегда возвращаются к своему хозяину.
– Значит, прощения не будет? И грехи нам не отпустят?
– Какой же грех вы совершили?
– Мамочка, – прошептал кто-то в зале, в гробовой тишине.
– Включите свет! – крикнул я, борясь с подступающей дурнотой.
Никто не слышал, все смотрели на экран, где за спиной погруженной в транс женщины виднелся уголок обычной городской квартиры: тяжелые аристократичные портьеры, окно, кадушка с пальмой, трепещущие свечи на темно-красном бархате, в старинном бронзовом подсвечнике. Триллер, снятый классным режиссером, где самый сильный страх вызывают не сонмы компьютерных монстров, а приглушенные голоса за стеной, капли воды, оглушительно падающие в облезлую раковину…
– Вы будете гипнотизировать меня еще раз?
– Меня очень заинтересовал ваш случай, – сказал экстрасенс, развернутый затылком к камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130