– Поздравляю. Вы все-таки додумались… То есть вас не понесло в откровенную мистику.
– Мистика заключается в другом. Эта женщина, что запечатлена на кассете, оказалась очень сильным экстрасенсом. У нее невероятный дар – невольно, находясь под гипнозом, она воздействовала на пленку таким образом, что та зафиксировала ее воспоминания из прошлой жизни. Вот в чем крылась разгадка: Глеб не снимал этот эпизод и не приглашал для этого актеров. Все, что было на экране, относилось к реальным событиям, происшедшим в конце XIII столетия… Однако потом, спустя некоторое время, прежняя запись исчезла…
– Ерунда, – поморщился Роман.
– Ерунда… Если бы не ваши собственные слова и не слова покойного Шуйцева: «Я видел свой труп…» – Я повернулся к нему и поймал-таки его взгляд, затуманенные расширенные зрачки. – Вы, все трое, повторили увиденное когда-то почти одинаково: события, разнесенные друг от друга на восемь веков… Вы, лично вы, не могли забыть (или, наоборот, вспомнить до конца) то, что произошло с вами в Афганистане, и обратились к Марку Бронцеву. А Марк попросил об ответной услуге. Я прав?
Он молчал.
– Это вы установили скрытую камеру на стеллаже. А кроме того, в подъезде дома, где он жил, частенько вылетали пробки, и «эксперименты» Бронцева срывались – аппаратура переставала работать. И вы ее, так сказать, усовершенствовали: встроили компактный независимый источник питания, на манер компьютерного, – я вздохнул. – Конечно, мы здорово лопухнулись. Нужно было сразу, с самого начала осмотреть камеру и видеодвойку… Мы этого не сделали.
Признаться честно, мне хотелось, чтобы он испугался или хотя бы смутился. Но, когда он поднял глаза, взгляд его оставался спокойным и чуть насмешливым, словно я, приложив титанические усилия, поймал слона за хвост и сказал на манер слепца из известной притчи: слон – это большая толстая веревка. Как и во всей этой истории – внешние, незначительные детали подменили собой внутреннюю потаенную суть. И я упорно проходил мимо нее.
– Теперь вы подозреваете в убийстве меня? – спросил он. – Меня, инвалида?
– А что, инвалид не способен выстрелить из пистолета?
– А мотив?
– Все тот же, – устало сказал я. – Марк весьма успешно манипулировал с памятью своих пациентов. Вы в этом смысле – не исключение.
«Трудно поверить, – сказал недавно Вайнцман, – что ее (рукопись) изготовил какой-то местный Кулибин». И не просто Кулибин – Яков Арнольдович назвал любимого ученика…
– Владимир был левшой?
– Да, – бесцветно отозвался Роман. – Он и рисовал левой рукой. Надо сказать, у него неплохо получалось.
– А вы утверждали, будто он вам завидовал. Вечно второй и так далее…
– Глупости, – он уже внутренне сдался – свыкся с «вечером откровений», который я устроил, ворвавшись непрошеным гостем в его мир. – Для меня живопись была… даже не увлечением, а скорее развлечением. Решили поступать в училище, на реставрацию: профессия по тем временам редкая и хлебная. Вроде как на спор: не поступишь! А вот поступлю! Поступили, хотя конкурс был порядочный. Но Володька учился. Уперся и пахал как проклятый. А я – выезжал… черт знает на чем. Наверное, на способностях, они у меня были. Были, да сплыли.
Вспомнив кое-что, я оглянулся вокруг.
– А где Феликс?
– Феликс? А, экстрасенсорный кот… Убежал куда-то. Рита очень расстроилась, она считает его чем-то вроде талисмана. Пропадет – быть беде. Глупости, конечно. Бронцеву он не помог.
Он снова звякнул графинчиком. Возникла пауза, маленькие глоточки обжигали горло, не давая, однако, желаемого эффекта: спина оставалась будто каменной.
– Мы оба хотели забыть все, что произошло ТАМ. Просто делали это по-разному. Я заперся здесь, в четырех стенах, а Володька… Володька решил жить, как прежде, будто ничего и не было, дурной сон. Восстановился на третий курс, создал клуб, писал картины, реставрировал иконы, ездил на раскопки с археологами. Когда отстраивали Николу-на-Озерках, его пригласили участвовать в росписи центрального купола. Адова работа, скажу вам, – и добавил, казалось бы, без всякой связи: – Поэтому я и не верю, что он покончил с собой. Должно быть, его убил… ТОТ.
– Кто?
– Тот, кто заказал ему поддельную рукопись. Не сам же он, в самом деле.
Вайнцман назвал его Левша Кулибин. Левша, выстреливший себе в правый висок.
Глава 21
ТА СТОРОНА
Пейзаж вокруг был диковатый – безжизненный, застывший, лунный… Рыжие скалы и рыжие каменные осыпи без следа растительности, над которыми возвышалась самая высокая гора в этом районе, двуглавая Кизык-Хелл, светившаяся своей розовато-синей снежной короной…
«Вертушка» не стала приземляться – повисела несколько секунд в метре от земли, над бежавшей по камням быстрой безымянной речушкой, дождалась, пока спецназовцы попрыгают из темного чрева, и ушелестела на север восвояси. Дальше они вынуждены были добираться на своих двоих. В нескольких часах пути на юг находился торный аул, в котором моджахеды держали захваченного в заложники журналиста из Москвы Валерия Самохова.
То, что заложник находится в ауле, было известно из надежного и, разумеется, строго секретного источника. Какого – никто из них, даже командир группы дядя Рахим, не знал. Но источник оказался на проверку не слишком надежным: то ли что-то напутал с местностью, то ли скорее всего ни разу здесь не бывал. Больше всего смущала полуразвалившаяся сторожевая башня как раз на входе в каменистое ущелье, чуть в стороне от едва заметной козьей тропы. О ней не было сказано ни слова, но торчала она именно там, откуда к деревне подошла группа. Двигались настороженной цепочкой, в затылок, на полусогнутых, положив указательные пальцы на спусковые крючки автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130