Далеко внизу в утренней дымке лежал город, вытянувшись вдоль центрального проспекта. Дома уютно утопали в зелени. Слева, недалеко от берега серебристого озера, торчали трубы кожевенного завода (впрочем, на данный исторический момент бездействующего и ожидающего превращения в совместное австрийско-российское акционерное общество) и два башенных крана. Картина насквозь знакомая – и все равно она чувствовала, что от этого мира их отделяет невидимый барьер. Все застыло, из раскрытой двери повеяло затхлой сыростью и холодом.
Олег уже скрылся внутри. Чертыхнулся, споткнувшись о какую-то ржавую железяку, и помахал рукой спутнице: пойдем, мол, не бойся. Она, поколебавшись, вошла следом.
Внутри, конечно, было пусто. Другого и ожидать было трудно – вся история матушки-Руси, страны с непредсказуемым прошлым, вихрем пронеслась над этими стенами, терзая, калеча, нанося глубокие раны… По неединодушному мнению специалистов («липовых» – ехидное дополнение Олега) – середина двенадцатого столетия. А значит, храм должен помнить еще нашествие Батыя и Тохтамыша (последний, впрочем, сюда мог и не дойти, повернув оглобли от стен Москвы), и церковный раскол, и превращение в картофельный склад (это уже в наш просвещенный век), и даже возможные потуги к реставрации, окончившиеся пшиком (денег нет). Не было видно фресок, да и вообще не было никаких украшений, лишь неусыпные стражи – каменные крылатые львы – притаились в пятах арок. Из двух узких окон падали косые солнечные лучи.
В их перекрестье, перед возвышением, на котором предполагался алтарь, спокойно стоял мальчик…
Марк вздрогнул против воли, завороженный рассказом пациентки.
– Мальчик? Откуда он взялся?
– Ниоткуда. Он был очень странно одет. Будто сошел с картины…
– Какой именно?
Женщина сделала усилие, сосредоточившись.
– Нестеров. «Явление отроку Варфоломею». Знаете, пастушок в домотканой рубахе. У меня дома на стене висит репродукция.
– Возможно, просто деревенский мальчишка.
– Нет, нет!
Она сделала паузу, потом проговорила:
– Он назвал меня госпожой.
– …Они прорвались в западные ворота, госпожа!
Голос пастушка звенел, как натянутая струна. Женщина вдруг очень отчетливо поняла: это все, это конец. Помощь вовремя не поспеет. Да и ждать ли ее вообще… Князь Михаил, брат покойного ее мужа Василия Константиновича, давненько поглядывал в сторону кипчакских степей, посылал хану дорогие подарки, сватался к младшей дочери доверенного лица Батыя хана Мелика (позже, в конце 1238 года, тайно бежал в Венгрию, где и умер с арбалетной стрелой под лопаткой). Ждать ли подмоги?
Она бы погибла в мгновение ока, но сработал могучий инстинкт жизни, будто труба пропела над ухом. Еще ничего не осознав, она толкнула отрока к стене и сама присела, обхватив голову руками. Длинная зазубренная стрела свистнула, едва не задев волосы, и ударилась о камень, оставив маленькую лунку.
Здоровенный монгол вырос на пороге, будто выйдя из ночного кошмара, – злобные раскосые глаза над широкими скулами, обвислые усы вокруг рта и спутанные волосы, выбивающиеся из-под шлема. Издав победный визг, он широко взмахнул кривой саблей (княгиня лишь вздохнула и зажмурилась. Даже имя Господне произнести времени не оставалось). Но удара не последовало. Нукер вдруг покачнулся, ярость во взоре исчезла, сменившись удивлением и болью. Чужой меч, вонзившись в спину, прошел сквозь тело насквозь, и кончик его вылез из груди, из разреза в кожаном панцире. Монгол постоял секунду (княгине почудилось, что он не умер и сейчас – кошмар продолжался – пойдет крушить, не чувствуя застрявшего в теле клинка), но глаза затуманились, и он упал с деревянным стуком, не согнув коленей.
Олег уже дрался с остальными двумя, развернув третьего спиной к себе и используя в качестве щита. Странно, она ожидала увидеть на нем остроконечный шлем, сафьяновые сапоги и знакомую, двойной вязки кольчугу. Но одет он был непонятно: в облегающую рубаху из чего-то вроде очень тонкой шерсти и черные плотные штаны с узким кожаным ремнем… Нездешняя мода. И меч он держал в голой руке, не защищенной боевой рукавицей. Это было плохо. Хоть какой-то доспех бы сейчас… Однако защищался он здорово, раньше ей такого видеть не приходилось. Даже когда она с затаенным восторгом (давно забытым – с безвременной кончиной мужа) подглядывала в оконце терема, как он ради воинской тренировки рубится на тупых мечах с кем-нибудь из молодых кметей, а то и двумя или тремя враз, если чуял, что княгинюшка наблюдает. Да, в другое время она бы непременно восхитилась…
– Уходи! – крикнул он, продолжая со страшной быстротой вращать меч. Дыхание прерывалось. – Дверь… За алтарем!
За алтарем и в самом деле была дверь – низкая, полукруглая сверху, скрепленная толстыми медными брусками.
(Когда-то, давным-давно, она думала, что за черными от времени дубовыми досками начинается подземный ход, вырытый многими поколениями монахов под дном реки. Но там была всего-навсего комната. Небольшая, всего три шага в любую сторону. Стены комнаты были очень гладкими, покрытыми странным пористым материалом и письменами на древнем, исчезнувшем ныне языке. По углам торчали светильники, которые волшебным образом могли зажигаться сами собой, едва человек (тот, кому это положено) входил сюда и вставал в центр – туда, где был начерчен ровный круг с рисунком посередине. Рисунок представлял собой маленькую угловатую спираль, перечеркнутую решительной белой стрелой…
И рисунок, и сама комната были очень старыми. Старше собора, старше всего города и даже лесистых холмов, на которых он стоял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130