— Вот как? — с деланным удивлением спрашивает Федоров. — Это почему же? А мы так хотели с вами побеседовать.
— Вы можете расстрелять немецкого офицера, попавшего вам в руки волей нелепого случая, но сломить его вы не сможете.
— В отличие от вас, мы не расстреливаем пленных и не глумимся над ними, — резко говорит Лосев.
— Не рассказывайте мне сказки! Я своими глазами видел могилу нашего летчика Гельмута Шмидта. Над чем вы смеетесь?
— Над вашей наивностью. Неужели вы думаете, что над могилой расстрелянного врага мы устанавливаем памятные надписи? Если мы решим вас расстрелять, а у меня руки чешутся сделать это, то мы даже могилу вам рыть не будем. Прикажу отвести до ближайшей воронки. Что же касается Гельмута Шмидта, то этот офицер проявил величайшее мужество и верность воинскому долгу, и мы похоронили его с воинскими почестями, как он того заслужил.
— Чем же он заслужил это в ваших глазах?
— Я не обязан удовлетворять ваше любопытство, но так и быть. Раненный в ногу, он много километров полз по нашему тылу, не имея никакой надежды на спасение. Когда в лесу, возле аэродрома, он случайно встретился с капитаном Злобиным, — Лосев указывает на меня, — то отстреливался до конца и, будучи вторично раненным, выстрелил себе в сердце.
— Я не верю ни одному вашему слову.
— Мне на это глубоко плевать! Я знаю одно: Шмидт предпочел плену смерть, а вы, Кребс, добровольно сдали оружие в надежде сохранить свою жизнь. В отличие от вас, Шмидт — настоящий воин. А мы умеем ценить истинное мужество и доблесть, даже если его проявляет враг.
— Вы сказали, что Шмидт — настоящий воин, в отличие от меня. За кого же вы считаете меня, кавалера Рыцарского креста с дубовой ветвью?
— Я не желаю знать, за какие подвиги вы получили свои кресты, Кребс, но вы не воин. Вы — убийца.
— Все воины убивают.
— Воины убивают в открытом бою. А вы били наших летчиков исподтишка. Набрасывались на них внезапно, когда они уже садились. Я говорю вам с солдатской прямотой: вы подлец, Кребс!
Лицо Кребса багровеет от прихлынувшей крови, он сжигает кулаки и хочет что-то сказать, но Лосев командует:
— Увести! Нам не о чем говорить с ним. Хотя… Встань, Злобин. Пусть штандартенфюрер посмотрит на летчика, который его сбил.
Кребс бросает на меня косой взгляд.
— Не трудитесь, гауптман, я хорошо разглядел вас еще на аэродроме. И запомните этот день. Если вы доживете до тех лет, когда люди пишут мемуары, то можете смело написать что в этот день вам крупно повезло. Вы не только вышли живым из боя с Йозефом Кребсом, но и благодаря счастливому случаю сумели положить конец его летной карьере.
От такой наглости я несколько теряюсь, но Лосев выручает меня:
— Случай! Да, это случайность. Но это счастливая для вас случайность, что вы не встретились с ним раньше, в бою. С ним или с майором Волковым, которого вы подло расстреляли на днях. Тогда бы для вас война закончилась гораздо раньше.
Кребс не сдается и цедит сквозь зубы:
— Интересно, гауптман, какая это у вас по счету победа? Полагаю, третья или четвертая.
Меня вновь опережает командир:
— Вы, Кребс, не только подлец, но еще и нахал. Четвертая! А двадцать четвертую не хотите? Вот его товарищ, Николаев. У него семнадцать побед. А у их комэска Волкова, которого вы убили из-за угла, было тридцать девять. У вас, я видел, восемьдесят четыре победы, но вы и воюете-то третий год, а мои ребята — только четвертый месяц. Так что, Кребс, делайте выводы. В открытом бою вам их никогда бы не одолеть. И вы это поняли, потому и придумали, прямо скажу, искусный и хитрый прием. Но больше одного раза вам его применить не удалось. Вас расшифровали и подловили. А это тоже надо суметь сделать. — Лосев машет рукой. — Увести его и доставить в штаб армии. Нам некогда беседовать с этим фюрером.
Поникшая фигура Кребса исчезает в дверях землянки.
Глава 17
Мне этот бой не забыть нипочем;
Смертью пропитан воздух…
В.Высоцкий
Утро 11 октября выдалось ясным. Летать в такую погоду — одно удовольствие. Невысокое еще солнце ярко высвечивает желтую листву берез и редкие кучевые облака.
Я стою на пороге землянки. Эскадрилья собирается завтракать, а я прикидываю, когда же то, ради чего я здесь, случится. Видимо, очень скоро. Вчера пара из первой эскадрильи летала в район Дубровки и Бетлицы. Они не вернулись. Сегодня — моя очередь. Как-то все сложится? Гул моторов прерывает мои размышления. На посадку заходит пара “ЛаГГов”. Это комдив!
Минут через двадцать прибегает посыльный.
— Злобин, Николаев — в штаб!
Лосев сказал правду. Генерал-майор Строев привез нам два ордена Красного Знамени.
— По нашим сведениям, в эскадре “Нибелунгов” объявлен траур по штандартенфюреру Кребсу и гауптштурмфюреру Ренике. Тем, кто собьет “Як-1” с головой лося и номерами “27” или “28”, обещана награда и месячный отпуск в фатерлянд, — говорит нам комдив, вручая ордена. — Но я полагаю, вы не доставите им удовольствие получить такую награду?
— Постараемся, — обещает Сергей.
— Награды обмывать будете уже на новом месте. К концу дня вы перебазируетесь в район Починок. А теперь, Злобин, смотри сюда и слушай внимательно.
Строев достает из планшета карту и разворачивает ее на столе.
— С Брянского фронта немцы сняли танковую группу Гудериана. По данным разведки, ее разворачивают против нашего фронта для прорыва с левого фланга. Ясно, что район сосредоточения этой группы — вот здесь. — Карандаш в руке Строева обводит на карте район между Дубровкой и Бетлицей. — Мы уже знаем, что они здесь. Но не знаем ничего о готовности группы к наступлению: подтянуты ли тылы, где сосредоточены ударные группировки, на каком они расстоянии от линии фронта, куда направлен главный удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167