Это моя последняя воля. Я не хочу, чтобы по моей скромной могилке топтался табун крестных отцов, прибывших на похороны своего друга и ангела-хранителя.
— Что-нибудь еще хотите узнать, Романцев?
— Да, конечно. Самую малость.
* * *
Романцев потрогал пальцами двухдневную щетину на щеках. Он только сейчас почувствовал, что зверски проголодался. Но душ и хорошая порция спиртного — в первую очередь.
Ты неудачник, Романцев. Юродивый. Правильно жена написала тебе в записке — ты юродивый. Ты все в своей жизни делал неправильно. Ты даже умереть по-человечески не смог — вместо тебя похоронят чьи-нибудь искромсанные останки. А ты будешь продолжать жить. Нет, ты превратишься в зомби и будешь плясать под дудку этого человека. Тебе ведь этого хочется, не так ли? Ты не сопротивляешься, а лишь гримасничаешь от собственного бессилия. Нет, ты не юродивый, ты — паяц. Пляши, Романцев, кривляйся и юродствуй, ты ни на что более не годен.
5
— Самую малость, — повторил Романцев. — Самую малость, Стоун. Вот те вопросы, на которые вы обязаны мне ответить, прежде чем я скажу вам свое «нет».
Он принялся загибать пальцы.
— Во-первых, где находится моя семья? В безопасности ли она? Второе, на кого вы сейчас работаете? Третье. Я уже понял, что вы затеяли какую-то крупную игру, в которой мне и Ураеву выделены главные роли. Мне нужны подробности. Четвертое. Почему вы стали предателем?
— Ваша семья находится в безопасном месте. С ними все в порядке.
— Достаточно по первому вопросу, — перебил его Романцев. — Пожалуй, давайте сразу к последнему. Я хочу разобраться, стоит ли мне вообще с вами общаться.
— Сделайте одолжение, Романцев, — ледяным тоном произнес Стоун, — поговорите со стариком. Возможно, я помогу вам найти то, что вы безуспешно ищете последние годы — самого себя. Кстати, о каком предательстве вы упомянули? Девяносто первый год? А точнее, август? Вы это имели в виду?
Романцев покачал головой.
— Нет. Ваша роль в этих событиях мне предельно ясна. Будучи первым заместителем Крючкова и начальником ПГУ, вы умело нейтрализовали все его приказы и не позволили втянуть КГБ в разборку, затеянную двумя политическими кланами. Соблюдая нейтралитет, вы фактически приняли сторону «новых русских».
— Это называется — из двух зол выбрать меньшее, — вставил реплику Стоун.
— Оно не успело проявиться, — возразил Романцев. — Но сейчас речь не об этом. Ваши действия в тот момент выглядели вполне логичными. Вы не стали поддерживать кучку политических мертвецов, ибо это означало крах всему, к чему вы стремились и ради чего жили. Вы могли сразу же принять сторону Белого дома, но не спешили с этим, дав им время почувствовать свою уязвимость. Вы знали наперед, чем все закончится, и извлекли из этих событий максимальную выгоду лично для себя. Вы не участвовали в конфликте, и к вам не было претензий ни от одной из сторон. И хотя вы попросту ничего не делали, победители расценили сам факт вашего нейтралитета как признак лояльности и готовности к сотрудничеству. Вы заработали немалый политический капитал, не пошевелив при этом даже пальцем.
В итоге вы заполучили в свои руки КГБ и вольны были делать с ним все, что угодно. Не будем же мы принимать всерьез назначение Бакатина главой КГБ? Это несерьезно, ибо заправляли всеми делами вы. Итак, вы заполучили то, к чему стремились все эти годы — власть над КГБ.
— По-вашему, я неправильно распорядился этой властью?
Стоун едва шевелил губами, устремив неподвижный взгляд поверх головы Романцева.
— Именно это я и хотел сказать.
Романцев с трудом держал себя в руках. Он понимал, что если не будет сдерживать себя, то с ним может случиться припадок еще похлеще тех, которые бывают у эпилептиков. Без малого шесть лет он ждал этого часа. Все эти годы он представлял, как бросит в лицо Стоуну все те обвинения, которые тот заслужил сполна. Ему хотелось пробить бронированный панцирь, окружавший со всех сторон Стоуна, прожечь раскаленными словами эту глыбу льда и превратить ее в лужу, в затхлую зловонную лужу. В своем воображении он сотни раз разговаривал с этим человеком и всякий раз на ум приходили точные и разящие формулировки многочисленных пунктов обвинения. В мечтах ему удавалось добраться до настоящего Стоуна, увидеть в его глазах страх, чувство вины и раскаяния. Сейчас перед ним сидел реальный живой Стоун. Все нужные слова куда-то исчезли, а из глубины души поднимались мутные волны ярости.
— После путча к власти пришли новые люди, — через силу продолжил Романцев. — Они говорили правильные слова, но в их глазах горела алчность. Новичками их, конечно, трудно назвать, большинство из них перевертыши, готовые услужить любому режиму. Когда я смотрю на этих людей, мне вспоминаются витрины западных магазинов: «Продается», «Продается со скидкой...», «Продается срочно и недорого...» Я не видел ни одного нашего политика, у которого на лбу отсутствовала бы одна из этих надписей. И даже ни одного с надписью «Продано». Неважно, кем он себя числит, патриотом или демократом, все едино, на лбу горит надпись «Продается...». Вы можете сказать, что не все из них плохие парни, и не все из плохих парней стали таковыми сразу...
— Я это уже где-то слышал, — на лице Стоуна читалась откровенная скука. — Переходите к сути обвинения.
— Да, я забыл, с кем разговариваю, — Романцев с иронией посмотрел на Стоуна. — С вами можно обойтись без предисловий. Тогда послушайте, что я вам скажу. Их можно было остановить. Мы обязаны были это сделать, и мы имели все возможности. Большинство чиновников, начиная с районного уровня, можно было смело сажать за решетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24