Как был я в Балтиморе, красотку повстречал!
-- В самом деле? -- отозвался из угла секретарь клуба. -- А не сказала тебе случайно эта красотка, что у тебя с сапог течет? Боже правый, да они в крови!
-- Ерунда! -- сказал Холден, снимая с подставки свой кий. -- Разрешите присоединиться? Это не кровь, а роса. Я ехал по высокой траве. Черт возьми! Сапоги и верно ни на что не похожи!
Будет дочка -- замуж кто-нибудь возьмет,
Будет сын -- служить пойдет в королевский флот !
В ки-ителе си-инем -- чем не молодец! -
Станет капита-аном...
-- Желтый по синему -- зеленому играть, -- монотонно выкликнул маркер.
-- "Станет капита-аном..." Маркер, у меня зеленое? "Станет капитааном..." А! скверный удар! "...как был его отец!"
-- Непонятно, с чего это вы так развеселились, -- ядовито заметил некий ревностный чиновник из молодых. -- Нельзя сказать, чтобы власти были в восторге от вашей работы на месте Сандерса.
-- Выходит, надо ждать нахлобучки от начальства? -- сказал Холден с рассеянной улыбкой. -- Ничего, переживем как-нибудь.
Разговор завертелся вокруг неисчерпаемой темы -- о служебных обязанностях каждого и о том, как они исполняются, и Холден понемногу успокоился. Он пробыл в клубе допоздна и с неохотой возвратился в свое пустое и темное холостяцкое бунгало, где его встретил слуга, по-видимому, полностью осведомленный о делах хозяина. Большую часть ночи Холден провел без сна, а когда под утро забылся, ему пригрезилось что-то приятное. 2
-- Сколько ему уже?
-- Слава Аллаху! Только мужчина способен задать такой вопрос! Ему скоро будет шесть недель, жизнь моя; и сегодня вечером мы с тобой поднимемся на крышу, чтобы сосчитать его звезды. Так полагается. Он родился в пятницу, под знаком Солнца, и мне предсказали, что он переживет нас обоих и будет богат. Можем ли мы пожелать лучшего, любимый?
-- Что может быть лучше? Поднимемся на крышу, ты сосчитаешь звезды -только сегодня их немного, потому что небо в тучах.
-- Зимние дожди запоздали: нынче они прольются не в срок. Пойдем, пока не скрылись все звезды. Я надела свои лучшие драгоценности.
-- Самую главную ты забыла.
-- Да! Наше сокровище. Мы его тоже возьмем. Он еще никогда не видел неба.
Амира стала подыматься по узкой лестнице, ведущей на плоскую крышу дома. Правой рукой она прижимала к груди ребенка, завернутого в пышное покрывало с серебряной каймой; он лежал совершенно спокойно и глядел из-под чепчика широко раскрытыми глазами. Амира и впрямь нарядилась по-праздничному. Нос она украсила алмазной сережкой, которая подчеркивает изящный вырез ноздрей и в этом смысле выполняет роль европейской мушки, оттеняющей белизну кожи; на лбу у нее сверкало сложное золотое украшение, инкрустированное камнями местной обработки -- изумрудами и плавлеными рубинами; ее шею мягко охватывал массивный обруч из кованого золота, а на розовых щиколотках позвякивали серебряные цепочки. Как подобает мусульманке, она была одета в платье из муслина цвета зеленой яшмы; обе руки, от плеча до локтя и от локтя до кисти, были унизаны серебряными браслетами, перевитыми шелковинками; на запястьях, словно в доказательство того, как тонка и изящна ладонь, красовались хрупкие браслеты из дутого стекла -- и на фоне всех этих восточных украшений бросались в глаза тяжелые золотые браслеты совсем иного толка, которые Амира особенно любила, потому что они были подарены Холденом и вдобавок защелкивались хитрым европейским замочком.
Они уселись на крыше, у низкого белого парапета; далеко внизу поблескивали огни ночного города.
-- Там есть счастливые люди, -- сказала Амира. -- Но я не думаю, что они так же счастливы, как мы. И белые женщины, наверно, не так счастливы. Как ты думаешь?
-- Я знаю, что они не могут быть так счастливы.
-- Откуда ты знаешь?
-- Они не кормят сами своих детей -- они отдают их кормилицам.
-- В жизни я такого не видела,-- со вздохом сказала Амира,-- и не желаю видеть. Айи! -- она прислонилась головой к плечу Холдена.-- Я насчитала сорок звезд, и я устала. Погляди на него, моя любовь, он тоже считает.
Младенец круглыми глазенками смотрел на темное небо. Амира передала его Холдену, и сын спокойно лежал у него на руках.
-- Какое имя мы ему дадим? -- спросила она.-- Посмотри! На него нельзя насмотреться вдоволь! У него твои глаза. Но рот...
-- Твой, моя радость. Кто знает это лучше меня?
-- Такой слабый рот, такой маленький! Но эти губки держат мое сердце. Отдай мне нашего мальчика, я не могу без него так долго.
-- Я подержу его еще немножко. Он ведь не плачет.
-- А если заплачет, отдашь? Ах, ты так похож на всех мужчин! Мне он только дороже, если плачет. Но скажи мне, жизнь моя, как мы его назовем?
Крохотное тельце прижималось к самому сердцу Холдена -- нежное и такое беспомощное. Холден боялся дышать: ему казалось, что любое неосторожное движение может сломать эти хрупкие косточки. Дремавший в клетке зеленый попугай, которого во многих индийских семьях почитают как хранителя домашнего очага, вдруг' заерзал на своей жердочке и спросонок захлопал крыльями.
-- Вот и ответ,-- промолвил Холден. -- Миан Митту сказал свое слово. Назовем нашего сына в его честь. Когда он подрастет, он будет проворен в движениях и ловок на язык. Ведь на вашем... ведь на языке мусульман Миан Митту и значит "попугай"?
-- Зачем ты отделяешь меня от себя? -- обиделась Амира.-- Пусть его имя будет похоже на английское -- немного, не совсем, потому что он и мой сын.
-- Тогда назовем его Тота: это похоже на английское имя.
-- Хорошо! Тота -- так тоже называют попугая. Прости меня, мой повелитель, что я осмелилась тебе противоречить, но, право же, он слишком мал для такого тяжелого имени, как Миан Митту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125