Это вы хотели сказать, так?
— Да… да… люди думают, я причинила им зло. Как я могла убить их? Они — это я. Я умерла вместе с ними…
— Мы все проходим через маленькую смерть, когда теряем любимых людей, Нэнси. Давайте вместе вспомним, с чего начались неприятности. Расскажите, как вы росли в Огайо.
— Росла? — Голос Нэнси сошел на шепот, и она чуточку расслабилась.
— Да. Расскажите о вашем отце. Я не был знаком с ним.
Джед Коффин беспокойно заерзал, и стул, на котором он сидел, шаркнул по деревянному полу. Лендон бросил на него предостерегающий взгляд.
— Я спрашиваю об этом не просто так, — тихо сказал он. — Прошу вас, потерпите.
— Папа? — Голос Нэнси слегка оживился. Она тихонько рассмеялась. — Он был таким классным.
Мы с мамой обычно заезжали за ним в аэропорт, когда он прилетал. За все эти годы он не возвращался из рейса без подарка для нас с мамой. Обычно в его отпуск мы ездили по всему миру. Родители всегда брали меня с собой. Помню одно путешествие…
Рэй не мог отвести глаз от Нэнси. Она впервые говорила так оживленно и весело. Смех, словно ручеек, журчал в ее словах. Неужели именно это он слепо искал в ней столько лет? Неужели дело не только в том, что она устала жить под вечным страхом обнаружения? Он надеялся, что так.
Джонатан Ноулз внимательно слушал Нэнси. Техника Лендона Майлза ему нравилась — доктор хотел сначала заручиться ее доверием, помочь расслабиться и только потом расспросить о том дне, когда исчезли Питер и Лиза. Как мучительно слышать негромкое тиканье старинных часов… Они словно напоминают, что время идет. Джонатан не мог не смотреть на Дороти — он понимал, что грубо разговаривал с нею у машины. Во всем виновато его разочарование — она ведь солгала ему, сказала, будто знала Нэнси ребенком.
Почему она это сделала? Потому что он намекнул, будто Нэнси кажется ему знакомой? Или она просто не могла доверить ему эту правду? Может, он вел себя слишком профессионально?
Как бы там ни было, он должен извиниться перед Дороти. Она плохо выглядит. Невероятное напряжение сказывалось и на ней. Она все еще сидела в своем тяжелом пальто, глубоко засунув руки в карманы. Он решил, что поговорит с ней при первой же возможности. Ее нужно успокоить — она обожала этих детей.
Свет в комнате замигал, потом выключился.
— Логично. — Джед Коффин закрепил микрофон на столе и нашел спички. Рэй зажег антикварные газовые светильники по обе стороны от камина. Их желтое сияние смешивалось с яркими красными языками пламени в камине. Диван, где лежала Нэнси, окутал розовый ореол, а в углах комнаты задрожали густые тени.
Рэю показалось, что ровная дробь мокрого снега и стон ветра в соснах усилились. Вдруг дети где-то на улице?.. Ночью его разбудил кашель Мисси. Но когда он вошел в ее комнату, она снова уснула, положив ладошку под щеку. Он наклонился, чтобы накрыть ее одеялом, она пробормотала «папочка», шевельнулась, но, когда он прикоснулся к ней, девочка снова успокоилась.
И Майкл… Они вместе ездили за молоком в магазин Уиггинса — неужели это было только вчера утром? Когда они приехали, жилец из Дозорной Вышки, мистер Пэрриш, как раз уезжал. Мужчина весело кивнул им, но когда он сел в свой старый «Форд», Майкл недовольно поморщился.
— Мне он не нравится, — сказал он. Вспомнив это, Рэй чуть не улыбнулся. Майкл — прямой, откровенный мальчик и, видимо, унаследовал от Нэнси отвращение к уродству, а, как ни крути, Кортни Пэрриш — неповоротливый, медлительный и непривлекательный мужчина.
Даже Уиггинсы прошлись на его счет. После того как он ушел, Джек Уиггинс сухо произнес: «Это самый медлительный тип из всех, кого я знаю. Он слоняется по магазину так, будто ему принадлежит все время в мире».
Майкл задумался.
— А вот мне никогда не хватает времени, — сказал он. — Я помогаю папе полировать стол для моей комнаты, но, когда хочу еще немножко поработать, уже пора собираться в сад.
— У тебя растет помощник, Рэй, — заметил Джек Уиггинс. — Я возьму его на работу, он говорит, как настоящий трудяга.
Майкл подхватил пакет.
— Я еще и сильный, — сказал он. — Я могу носить вещи. Я могу долго носить сестру.
Рэй сжал кулаки. Это нереально, невозможно. Дети пропали. Нэнси выпила успокоительное. Что она там говорит?
Ее голос по-прежнему был оживленным.
— Обычно папа называл нас с мамой своими девочками… — Она осеклась.
— В чем дело, Нэнси? — спросил доктор Майлз. — Отец называл вас своей девочкой? Это огорчило вас?
— Нет… нет… нет… Он называл нас своими девочками. Но не так… иначе… совсем не так… — Ее голос зазвенел от возмущения.
— Не волнуйтесь, Нэнси, — успокаивающе заговорил Лендон. — Успокойтесь. Давайте поговорим о колледже. Вы хотели поехать учиться в другой город?
— Да… это правда… Только я беспокоилась за маму…
— Почему вы за нее беспокоились?
— Я боялась, что ей будет одиноко — из-за папы… и мы продали дом. Она переехала в квартиру. Ее жизнь изменилась. И она пошла на новую работу. Но ей нравилось работать… Она говорила, что хочет, чтобы я уехала… Она любила говорить, что сегодня… сегодня…
— Сегодня первый день остатка твоей жизни, — тихо закончил за нее Лендон. Да, Присцилла и ему это говорила. Когда она пришла в кабинет, посадив Нэнси на самолет в колледж, то призналась, что долго махала на прощание — самолет уже вырулил на взлетную полосу, а она все махала и махала. Потом ее глаза наполнились слезами, и она виновато улыбнулась.
«Только посмотрите, какая я смешная, — сказала она, пытаясь засмеяться. — Настоящая наседка».
«По-моему, вы отлично держитесь», — возразил Лендон.
«Просто, когда думаешь, как меняется вся жизнь… просто не верится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51